6 
– Ты раньше не в психушке работала? – Мария Петровна покрутила пальцем у виска. – Ты чего со мной как с дебильной разговариваешь? Или сама, часом, шизофрению подхватила?
– Что… вас… беспокоит? – как автомат повторила Ирина.
– Тьфу ты, заладила! Аппетит меня беспокоит.
– Его отсутствие?
– Присутствие! С утра ничего не ела. Хватит лясы точить, пойдем на кухню чаю попьем.
Мария Петровна повернулась и вышла из комнаты. Ирине ничего не осталось, как, подхватив сумку, двинуться следом.
– Негодяйка! – прошептала Ирина. – Я тебе покажу шизофрению!
На кухне Мария Петровна разливала заварку по чашкам. На столе стояли тарелки с сыром, ветчиной и бужениной, с рыбой, вазочки с вареньем. На плите начинал посвистывать чайник.
– Никаких чаев и угощений! – твердо сказала Ирина. – В гости к вам не набивалась!
– А вдруг у меня диабет? – открыто насмехаясь в лицо Ирине, произнесла Мария Петровна. – Укол сделала, и теперь, если не поем, окочуриться могу.
– У вас нет диабета.
– Откуда ты знаешь? Я же анализы принципиально не сдаю. Вот сейчас грохнусь тут в коме, что будешь делать? У тебя же ничего нет. Доктора! Приходят, трубочки в уши вставят и рецепты прописывают. Ты хоть знаешь, какие раньше доктора были? Они не то что к больному, из дому без своей врачебной сумки не выйдут. А в твоем бауле что? Прокладки да тампаксы, ну, еще шпаргалки. Садись, делай себе бутерброды, ешь.
– Не буду! За одним столом с ВАМИ я питаться не стану!
– Ой-ой! Какие мы строгие! Слушай, почему ты мне ТАК хамишь, словно право имеешь? Что-то в тебе есть, – Мария Петровна неопределенно покрутила в воздухе пальцами, – странное. Голуба моя! Не выпускай коготки, побереги их для другого случая. Против Степановой ты как бобик против гиппопотама. Я чужие когти, на меня нацеленные, с мясом вырываю!
– Усвоила, очень испугалась, – заверила Ира.
– Ты мне все время кого-то напоминаешь, но кого, вспомнить не могу. У меня абсолютная память на лица. Имена путать могу, но если один раз с человеком словом перемолвилась, запоминаю на всю жизнь. Я столько двойников знаю, хоть театр открывай. Но ты… Что-то очень знакомое и очень неприятное, уж извини. Кто твои родители?
– Не имеет значения.
– Подкидыш? Детдомовская?
– Нет, по счастливой случайности я воспитывалась не в детдоме.
– Что значит – по счастливой случайности? Кажется, вспомнила, мой зам по хозяйственной части в Петропавловске. Степа… Степа не помню как. Ты на него похожа.
– Ошибаетесь.
– Жаль. Степа обладал уникальной способностью шевелить ушами в ритм любой музыке. Даже Первый концерт Чайковского ушами отхлопывал.
– У меня нет музыкального слуха.
– У меня тоже. Выходит, ты своих родителей стыдишься?
– Мне не нравится этот разговор.
– Точно стыдишься. Чем они тебе не угодили? В начальники не выбились или эскимо на палочке редко покупали?
– Считайте, как угодно.
– Почему чай не пьешь?
– Я вам уже сказала…
– Экая упрямая! Как ослица! Не будешь питаться, и я не буду. Подохну – тебе отвечать. Предсмертную записку оставлю. Нет, ее ты можешь уничтожить. Позвоню.
На угловой полке стоял телефонный аппарат. Мария Петровна схватила трубку, стала набирать номер.
– Катя? Это Маруся. Записывай! В моей смерти сегодня винить… Как тебя зовут? – дернула подбородком в сторону Ирины.
– Кузмич Ирина Николаевна.
– Винить Кузмич Ирину Николаевну, – проговорила Степанова в трубку. – Все поняла? Буду жива, перезвоню.
„Не так уж она, Мария Петровна, для друзей Маруся, железобетонна, как хочет казаться, – подумала Ирина. – Это не сильная женщина на пике жизни, а паникующая старуха, которая хорохорится из последних сил, пускает пыль в глаза – только пыль, а не ядовитый газ“.
– Шантажируете? – усмехнулась Ирина.
– Защищаюсь от врачей-вредителей.
– Номер телефона состоит из семи цифр.
– Ну и что?
– Вы набрали только пять.
Мария Петровна заметно стушевалась, переставила тарелки на столе, хотя в этом не было надобности. Ей очень хотелось задержать колючую докторшу, которая смотрела с вызовом, с холодным презрением, как на врага. Недоброжелателей у Марии Петровны всегда хватало. Но, как правило, они прятались за натужными улыбками, за враньем и подхалимством. Тех, кто прямо смотрел в глаза, ненавидел открыто, не так уж и много было. И Мария Петровна по-своему их уважала, испытывала что-то вроде спортивного азарта, как боксер на ринге перед схваткой. Физиономии врачей, которые в последнее время не переводились в доме Марии Петровны, раздражали своей терпеливопрофессиональной отстраненностью. Точно Мария Петровна была шкодливым ребенком, который опрокинул им на белый халат бутылку чернил. Что возьмешь с невоспитанного дитяти? Что возьмешь со вздорной старухи?
6 
