110 
Кроме всего перечисленного, в распоряжении Ельцина находился гигантский по размерам, так называемый «Приволжско-Уральский военный округ» и особо вышколенный контингент КГБ, привыкший действовать в таком режиме, о котором уже давно забыли изнеженные и разложившиеся «чекисты» Москвы и Ленинграда.
Таким образом, Борис Ельцин занимал положение, которое вполне позволяло ему подняться и на следующую ступеньку партийной пирамиды, то есть стать генеральным секретарем и получить власть, которая не снилась никаким султанам и эмирам из сказок Шахерезады.
И его бунтарский дух, и любовь к риску никак не проявлялись вплоть до 1987 года, когда переведенный в Москву на должность первого секретаря МГК КПСС и включенный в качестве кандидата в члены политбюро, Ельцин вдруг стал демонстрировать воинственное инакомыслие, никогда не виданное на столь заоблачных партийных верхах. И хотя сегодня речь Ельцина на том октябрьском пленуме ЦК КПСС, посвященном 70-летию Октябрьской революции, читается как невинная рождественская проповедь, тогда он из-за нее вылетел из Политбюро и из секретарей московского горкома. По заросшему тиной партийному болоту сначала пошли круги, перешедшие в столь стремительные водовороты, которые в итоге поглотили КПСС, затем Советский Союз, а теперь грозили поглотить и Россию, и самого Ельцина.
Секретарем обкома в коммунистические времена можно было стать, только имея ряд определенных качеств, которыми обычные люди не только не обладают, но даже и не предполагают, что такие качества могут существовать у людей, внешне ничем не отличающихся от других Божьих созданий. Случайный человек мог пробиться в секретари какой-нибудь цеховой «первички», но выше — никогда. А уж о первом секретаре обкома и говорить нечего. Достаточно вспомнить хотя бы несколько других секретарей обкомов той поры: Гришина в Москве, Романова в Ленинграде, Медунова в Краснодаре, Лигачева в Омске, чтобы понять, в какой шеренге и в какой школе готовил себя Ельцин к должности первого свободно избранного президента России.
Но несгибаемая позиция перечисленных и других коллег Ельцина в обкомах в ЦК и Политбюро на поверку оказалась простым параличом, который охватил и их, и всю страну, заведенную паралитиками в тупик, где она стала разваливаться на глазах. Огромная, отученная мыслить и работать, масса партийной номенклатуры, привыкшая следовать за вождем, в ужасе от надвигающейся катастрофы стала метаться в поисках нового вождя среди охваченных параличом руководителей КПСС, чтобы этот вождь указал им путь к спасению. Эта масса уже успела разочароваться в Горбачеве, не говоря уже обо всех остальных. Именно в этот момент Ельцин подобно горьковскому Данко, вырвавшему себе сердце, чтобы его пламенем указать дорогу остальным, вырвал из своего сердца партийный билет прямо на последнем, XXVIlI-м съезде КПСС, и бросил его на стол, указав дорогу остальным. В партии начался обвал, завершившийся в августе 91-го года.
Обгоняя друг друга, все спешили выйти из партии. Болото высыхало, оставив на дне только тину, которая, хотя и воняла, но была уже практически безопасна, поскольку все, кому это было нужно, быстро сообразили, чтобы остаться в партии нового вождя, нужно побыстрее выйти из КПСС. Теперь будут требовать в анкетах данных не когда ты вступил в КПСС, а когда ты из КПСС вышел. Чем раньше, тем больше почета и шансов попасть на теплое место.
Харизма Ельцина, таким образом, складывалась не только из его «великокняжеского прошлого», дававшее ему право, подобно принцу Оранскому, возглавить одну из территорий разваливающейся империи, но и из-за явного желания взять в свои руки власть в период небывалого крушения, на что необходимо большое мужество. Нет ничего отраднее, как в период поражения и почти полного хаоса услышать повелительный голос «Слушай мою команду» и сгруппироваться вокруг того, кто нашел в себе хладнокровие и смелость эту команду отдать.
В самом деле, трудно представить себе Лигачева, Романова, Рыжкова или даже Крючкова с Язовым, стоящими на башне танка и, несмотря на кажущуюся безнадежность собственного положения, с задором читающих указы, объявляющие твоих противников вне закона.
Не менее трудно было для первого секретаря обкома с такой непринужденностью «идти в народ», как говорили встарь, или стать «популистом», как любят говорить ныне. А затем из популиста превратиться в первого в тысячелетней истории России всенародно избранного президента, не оставившего ни единого шанса своим многочисленным соперникам.
110 
