72 
Господи, зачем он ее уговаривает! Послать бы их подальше, с их неистребимым желанием пострадать! Да сам виноват, что теперь…
И чтобы не видеть этих ее христианских глаз великомученицы и вечно извиняющееся выражение лица, он встал, торопясь уйти.
— Все, мне пора. Я завтра приеду. — Он клюнул ее коротким поцелуем в холодную щеку, пахнущую больницей. — Ни о чем не беспокойся. Настраивайся на борьбу с болезнью!
И стремительно, широкими шагами вышел из палаты.
Ибо ни кротостью, не беспредельным терпением не обладал.
И закрутился в водовороте срочных дел, поспевая во все места, разгребая навалившиеся одновременно проблемы. Позвонил маме и просил узнать у Валентины Николаевны, свободна ли она на данный момент, возьмется ли помогать по хозяйству на ближайшие месяца три и сколько это будет стоить, по ходу объясняя зачем и кому, отвечая на все мамины вопросы и охи сочувствующие.
Покупая продукты в супермаркете по Анькиному списку, он, не переставая говорил по телефону, плечом прижимая трубку к уху. С Валентиной Николаевной, перезвонившей уточнить подробности и давшей согласие, с Ольгой Львовной, успокаивая насколько можно, но без подробностей, с Анькой, заждавшейся брата. Завез сестре продукты, поведал о делах скорбных, чуть не силой всунул ей деньги на такси до больницы к Юре и обратно, потому что сам не успевал ее отвезти, поцеловал сестрицу и Дениску, попрощался с Юриной мамой, приехавшей на метро заступить на вахту с внуком, и умчался перевозить Валентину Николаевну к Вере домой.
Милая женщина что-то рассказывала всю дорогу, пока они ехали, радуясь возможности пообщаться, он слушал вполуха и думал о том, что скажет Ольге Львовне и как.
Это тоже его крест. И наказание.
Он сказал правду.
Ольга Львовна разрыдалась, Валентина Николаевна тут же обняла ее за плечи, принялась успокаивать, когда это не помогло, строго отчитала:
— Вот что, хватит! Что ж это вы дочку взялись оплакивать! Ребенка вон напугали! Она молодая, сильная — справится! Нам надо ей помогать, а не слезы безутешные лить! Потом поплачем, когда она на танцы пойдет! Сядем вместе и поплачем от радости!
Ежик, не понимавший, что происходит, но чувствовавший беду, пришедшую в дом, вторил бабушке, плакал, держась за ее халат, и никак не мог успокоиться, капризничал, не хотел засыпать. Пришлось Степану серьезно, по-мужски с ним поговорить, объяснив, что мама заболела и ей сейчас очень нужна Ванькина помощь, поддержка, чтобы выздороветь, а не слезы. Они договорились, Степан почитал ему на ночь сказку, когда Ванька уснул, вышел в коридор, отозвал Валентину Николаевну с кухни, отдал ей деньги за месяц вперед.
— Не знаю, Степан, — засомневалась она. — Мне с тебя брать деньги неудобно, да к тому же у людей такое несчастье.
— Валентина Николаевна, — прекратил он жестким тоном ее робкие отнекивания. — Вам ведь придется сюда перебраться на время, и не так это легко — ухаживать за маленьким ребенком и пожилой женщиной с неработающей рукой, да к тому же и за Верой придется. Берите. И без разговоров!
Быстро обсудив с женщинами самые важные и насущные вопросы следующего дня, он торопливо попрощался и ушел.
Степан сидел в незаведенной машине и не знал, куда ему ехать.
Все это время, наполненное суетой и решением проблем чужих и родных людей, он думал о Стаське не переставая.
Как только услышал рыдания Ольги Львовны в трубке, изменившие все его радужные планы и надежды, мысли о Стаське потекли параллельно с делами, решениями, действиями сегодняшнего дня.
Он не мог сказать Вере, что расстается с ней, не мог именно сейчас ее бросить!
И не мог одновременно с этим быть со Стаськой! Не мог принести к ней разрывающее сердце чувство своей вины и ответственности за Верину болезнь и за то, что не умеет он быть сразу с двумя женщинами, пусть и номинально!
Ему выть хотелось!
Что же это такое валится на них обоих?! А?!
То его, Степана, страхи и трусливое бегство, боязнь изменить свою удобно выстроенную одинокую жизнь, которые чуть не выжгли их со Стаськой до углей, то Верина болезнь, в один момент ставшая препятствием перед тем чистым, искрящимся, радостным, что уже сложилось у них со Стаськой!
Это что, испытание забубённое или не судьба такая?!
— Ну уж нет! — рявкнул на последнюю предательскую мысль Степан, изгоняя ее напрочь. — Испытание — да! Сдаваться — хрен вам!
72 
