— Он был художник, — сказала Мария.
— Художник, черта с два! — возразил Картер. — Отъявленный дурак. Неужели он действительно думал, что я заплачу сполна потому, что он умер? Я заключал пари не на таких условиях.
— А на каких же условиях ты заключал пари? — спросила ледяным голосом Мария. Она была очень спокойной и очень далекой. Отвечая, Картер почувствовал, что у него по спине бежит холодок.
— Что я сочту эту… — он презрительно махнул рукой в сторону пустой рамы, — за непревзойденное произведение искусства. В противном случае я не обязан платить. И вот оно, это произведение. Даже не картина. Просто телепередача реальных событий.
— Он знал, что делает, — тихо сказала Мария. — Да, Кеннет, он знал, что делал. Но создавал не картину. А что именно — ты еще даже не понял.
— О чем ты говоришь? — с беспокойством спросил Картер.
— Я тоже художник, Кеннет. Я же актриса, ты об этом забыл? Помимо того; что я твоя жена, у меня есть собственная жизнь. Или ты забыл? Играть на сцене — это тоже искусство, так же как и писать картины. Мне думается, картина Рамиреса была предназначена мне. Видишь ли, это был триумф драматического искусства. Совершенная драма, Кеннет, в которой участвовали ты, я и весь мир. Текст, постановка, режиссура и руководство Рамиреса. И он к тому же играл главную роль. Ты знаешь, мы могли бы спасти его в любой момент, если бы только знали. Если бы мы знали! Как приятно и иронично звучат эти слова! Сколько раз должны были опускать занавес? Но неважно! Он знал — ты построишь плотину и уничтожишь его каньон, что бы он ни сделал. Поэтому, если эта трагедия должна была с ним случиться, он хотел по меньшей мере сделать ее достойной. Не каким-то случайным и бессмысленным безобразием, а прекрасной, хорошо поставленной трагедией. Искусством экстра-класса. Подлинным живым искусством. Придать самой жизни артистическую форму. Заранее запроектированная трагедия, Кеннет, и притом великая. С общими переживаниями, общим жизненным опытом у артиста и его аудитории. Нечто новое, прекрасное и полностью принадлежащее нам. Именно этого ты хотел от него, не так ли, Кеннет? Разве не этого ты хотел?
Она стояла выпрямившись, разгоряченная. Ее глаза блестели.
— Выпиши чек, Кеннет, — продолжала она. — Бери ручку и выписывай. Это справедливо. Отдай деньги благотворительным обществам. Он, вероятно, сделал бы их наследниками по завещанию. Он же не был бедняком. Он был великим художником. Люди любили его полотна. Картина стоит шестидесяти тысяч. Это вполне заслуженная плата за спектакль! Бери ручку и выписывай чек. Черт побери, будь ты проклят, выписывай!
Мария зарыдала.
Картер посмотрел на нее, взвесил впечатление, которое произвело на нее случившееся, сопоставил его с суммой, которую надо уплатить. Он вынул чековую книжку.
Дэймонд НАЙТ
ТВОРЕНИЕ ПРЕКРАСНОГО
Около часа дня в Южной Калифорнии произошел временной сдвиг. Однако мистер Гордон Фиш принял его за землетрясение. Недовольный и растерянный, он пробудился от своей дневной дремы, ожесточенно моргая и морща физиономию, розовую, будто отшлепанная задница младенца, со всклокоченной песочной бородой и песочными же бровями. Затем он поднялся с дивана и прислушался. Не услышав ни воплей, ни грохота рушащихся зданий, Фиш облегченно вздохнул.
И тут он услышал стук.
Встревоженно озираясь, Фиш приблизился к двери. Очки он оставил на столе, возвращаться и искать их времени не было, — а вдруг это клиент или, упаси Боже, следователь из города? А в таком случае… Он открыл дверь.
За дверью стоял худощавый мужчина в фиолетовом. Невысокий — вряд ли хоть дюймом выше Гордона Фиша. Мужчина осведомился:
— Платт-Террас, триста двадцать два дробь два? — В глазах Фиша лицо его расплывалось мутным пятном овальной формы; похоже, мужчина носил мундир посыльного — но почему фиолетовый?
— Совершенно верно, триста двадцать два дробь два, именно так, — подтвердил Фиш, вглядываясь в розовую физиономию. За спиной посыльного маячили еще несколько типов странной наружности и груда ящиков. — А что вам, собственно…
— Порядок, чуки, заносите, — бросил мужчина через плечо. — Пришлось поискать вас, банг, — сказал он Фишу и быстро проскользнул в гостиную. За ним последовали и остальные мужчины в фиолетовых трико, пошатываясь под тяжестью ящиков: вначале они внесли большой, затем два поменьше, затем действительно здоровенный, а затем целую груду небольших ящичков.