Последние отзывы

  134  

Нежные краски неба со следами тающих облаков составляли резкий контраст с земной, налитой тяжестью водой, которая возле самого борта парохода казалась маслянистой, почти густой. Было тихо, «Миранда» неспешно двигалась в беспомощном рассеянном свете, оставляя за собой бахрому пены, и была похожа на огромную белую глыбу с просверленными в ней окошками и дверями. Что-то беспокоило Джоан, и она никак не могла понять: то ли внутреннее состояние влияет на восприятие пейзажа, то ли, напротив, видения окружающего мира внушают печаль и тревогу. Все кругом постепенно меркло, с небес спускалась вечерняя мгла; временами корабль проходил сквозь пряди тумана, и Джоан казалось, будто чьи-то седые мокрые волосы касаются ее лица.

Она поежилась.

— Может, сойдем вниз?

— Хороший вечер, — медленно произнес Конрад. — Неужели тебе холодно?

Джоан кивнула, не в силах вымолвить слово. Горло стиснуло непонятное предчувствие. Ей казалось: огромные, неизвестно кому принадлежащие руки сдавили их маленький, ничтожный мирок и вертят его, сжимают в стремлении вылепить нечто чудовищное. Молодая женщина вздрогнула. Может, будет буря? Такое, говорят, случается в этих местах. Когда они с Конрадом шли вниз, где в одной из двух принадлежавших им кают находились Бетани и спящая Мелисса, Джоан задала вопрос попавшемуся навстречу молодому офицеру.

— Да что вы, мэм! — сказал он, сверкнув улыбкой. — Не волнуйтесь, никакой бури не будет, да и нестрашно, если бы была: «Миранда»— крепкое судно! Так что спите спокойно. — И, слегка поклонившись, пошел дальше.

Джоан растерянно смотрела ему вслед.

— Не грусти, — сказал Конрад, подавая ей руку, когда они ступили на лестницу, — я понимаю, тебе нужно время для того, чтобы осознать случившееся и свыкнуться с мыслью о потерях. Со мной тоже так было.

А сам думал: «Возможно ли смириться с утратой близости родных берегов и любимых людей? Раны душевные, в отличие от физических, сами по себе редко приводят к смерти, но бывает хуже — делают жизнь невыносимой, ввергая человека в муки ада прежде, чем он успел умереть».

Что ж, надо попытаться облегчить Джоан боль потерь и сомнений. Она просила его измениться, и он изменится, чего бы это ни стоило!

— Дело не в грусти, — тихо промолвила женщина, со странным испугом глядя в темную пустоту коридора, — просто я почему-то вижу впереди вместо дороги и света обрыв и туман, точно иду к концу, и он уже близок.

Джоан встрепенулась, испугавшись собственных слов, и быстро взглянула на мужа. Конрад приложил ладонь к ее лбу.

— Ты вся горишь, — сказал он, — заболела?

— Нет, — удивленно отвечала Джоан, — я чувствую себя хорошо.

Она прислонилась к плечу мужа, и Конрад ощутил всем нутром исходящее от нее чувство страха: Джоан была пропитана им, словно маслом пылающий факел.

Кто-то приоткрыл дверь одной из кают, по стенам проплыли дрожащие полосы света, и Джоан несколько секунд завороженно смотрела на них. Послышались голоса, звон хрустальной посуды, смех. Конрад улыбнулся и ободряюще произнес:

— Все хорошо, милая! Уже поздно, идем спать, завтра предстоит куча дел!

Джоан опять содрогнулась. Слово «завтра» было ослепляюще-светлым, недосягаемым, как последняя мечта угасающей человеческой жизни. А ведь и правда, оно, это «завтра», не для каждого и не для всех!

Чтобы отвлечься, она принялась размышлять о делах практических. К миссис Макгилл они с Лоренсом (мысленно и вслух она называла его по-прежнему), разумеется, не поедут, а постараются устроиться в Сиднее. На первое время денег хватит, а там… Похоже, муж был полон самых смелых надежд (в Америке она этого никогда не замечала), хотя и не терял головы.

Бетани восприняла весть о переселении в Австралию с завидным флегматизмом. Конрад считал, что на месте можно найти служанку не хуже, но Джоан привыкла к этой девушке, да и Мелисса тоже. За внешней молчаливостью и сонным спокойствием молодой служанки скрывались основательность и надежность, чего так не хватало порой в этой сумасшедшей жизни. Бетани давно стала своей, а Джоан хватило прощаний со «своими».

Конрад открыл дверь маленькой каюты и проскользнул туда бесшумно, словно ночная птица. Круглый глаз иллюминатора слабо белел в темноте. Конрад зажег свет, и у Джоан отлегло от сердца. Здесь было спокойно, уютно: лимонного цвета занавеси, коричневый ковер, покрытые желтым атласом кровати.

Почти ни о чем больше не разговаривая, они легли, оставив над изголовьем маленькую лампу. Об этом попросила Джоан — она вдруг стала бояться темноты и ночи так, что в первые минуты даже не смела закрыть глаза. Потом, стараясь успокоиться, все-таки смежила веки, и женщине показалось, что она лежит на морском дне, в мягких водорослях, среди незнакомого мира. Джоан вздрогнула, как порой бывает, когда начинаешь засыпать. Но она не спала, более того, почему-то боялась уснуть. Словно подступало, неумолимо и медленно, нечто опасное, чужое… Обычный сон казался сродни самому жуткому — смерти.

  134