2 
— Для этого существуют конюхи, сынок.
— Знаю, — ответил я, чувствуя, что невольно разочаровал его.
— Чтобы развлекаться с лошадьми, существуют определенные время и место. Но наступает момент, когда мальчику следует бросить забавы и стать мужчиной, — отец больно ткнул Мезанотт в бок. Она захрапела и попятилась.
Я сильно сжал челюсти, ожидая бесконечного рассказа о том, как в моем возрасте он перебрался из Италии в Виргинию, имея только то, что было на нем надето. Как он не сдавался, и как ему в конце концов удалось, начав с крошечного клочка земли площадью в один акр, создать двухсотакровое поместье, которое теперь называется Веритас. Отец назвал его так, потому что в переводе с латыни это слово означает «истина», а он уверен в том, что пока человек жаждет истины и борется с обманом, ему больше ничего в этой жизни не нужно…
Отец прислонился к дверям конюшни.
— Розалин Картрайт только что отпраздновала шестнадцатилетие. И она ищет себе мужа.
— Розалин Картрайт? — переспросил я. Когда нам было по двенадцать, Розалин уехала из Ричмонда в частную школу для девочек из высшего общества, и с тех пор я ее не видел. Она запомнилась мне невзрачной, с бесцветными волосами и бесцветными глазами и, кажется, всегда одетой в коричневое платье. Она никогда не была веселой и солнечной, как Клементина Хейверфорд, или кокетливой и энергичной, как Амелия Хок, или умненькой и озорной, как Сара Бреннан. Она была просто тенью на заднем плане, довольствуясь второстепенными ролями во всех наших школьных играх и даже не пытаясь пробиться в лидеры.
— Да, Розалин Картрайт. — Отец подарил мне одну из своих редких улыбок. Уголки его губ при этом едва поднимались вверх, и всем, кто плохо его знал, казалось, что он насмехается. — Мы поговорили с ее отцом, и ваш союз кажется нам идеальным. Ты всегда ей нравился, Стефан.
— Не знаю, подходим ли мы друг другу, — пробормотал я, чувствуя, как холодные стены конюшни окружают меня, подступая все ближе. Конечно же, они поговорили. Мистер Картрайт был владельцем городского банка, и такой альянс сделал бы возможным дальнейший рост нашего поместья. И если уж они поговорили, можно считать, что Розалин и я уже практически муж и жена.
— Конечно же, ты не знаешь, мальчик! — хохотнул отец, шлепнув меня по спине. Он был в замечательном настроении, в то время как мое становилось все хуже с каждым произнесенным словом. Я зажмурил глаза, надеясь, что происходящее — всего лишь дурной сон. — Ни один мальчик в твоем возрасте не знает, что для него действительно хорошо. Поэтому ты должен доверять мне. На следующей неделе я устраиваю обед в вашу честь. А ты пока навести ее, чтобы познакомиться поближе. Наделай комплиментов. Влюби ее в себя, — закончив, отец взял меня за руку и впечатал в мою ладонь маленькую коробочку.
А я?! Что, если я не желал, чтобы Розалин влюблялась в меня? Я хотел сказать это, но промолчал. Вместо этого я затолкал коробочку в задний карман, даже не взглянув на ее содержимое, и снова занялся Мезанотт, расчесывая ее так интенсивно, что она пятилась и негодующе фыркала.
— Я рад, что мы поговорили, сынок, — сказал отец.
Я ждал, что он заметит мое молчание и поймет, как глупо требовать, чтобы я женился на девушке, которую не видел много лет.
— Отец! — воскликнул я с надеждой, будто подсказывая ему, что нужно освободить меня от уготованной мне участи.
— Думаю, октябрь — подходящий месяц для свадьбы, — проговорил он вместо ответа. Дверь за ним с грохотом закрылась.
Злые слезы жгли мне глаза. Я вспоминал детство, когда нас с Розалин усаживали рядом на субботних барбекю и церковных встречах. Но подобное вынужденное общение ничего не меняло, и, как только Розалин и я достаточно выросли, чтобы самим выбирать себе товарищей по играм, наши дорожки разошлись. Наши взаимоотношения, казалось, навсегда останутся такими, как были десять лет назад: полное равнодушие друг к другу, общение лишь по необходимости, в угоду родителям. До настоящего времени, мрачно подумал я, понимая, что отныне мы связаны навечно.
2
На следующий день я уже сидел на жестком бархатном стуле с низкой спинкой в гостиной Картрайтов. Каждый раз, когда, пытаясь устроиться поудобнее, я ерзал на твердом сиденье, я чувствовал на себе пристальные взгляды миссис Картрайт, Розалин и их служанки, как будто я был портретом в музее или персонажем спектакля, разыгрываемого в гостиной. Да и вся комната напоминала мне декорации к пьесе, она едва ли годилась для того, чтобы расслабиться или хотя бы пообщаться. Первые пятнадцать минут моего визита мы напряженно говорили о погоде, о недавно открывшемся в городе новом магазине и о войне.
2 
