очень нудно 
143 
– Ты, братец, держи лошадей и коляску наготове возле моего дома, чтобы можно было сразу уехать от японцев.
– Ясненько, – отвечал кучер, осужденный московским судом за убийства и ограбления своих пассажиров…
Впрочем, сильный шторм в Татарском проливе исключал появление японских десантов. Ляпишев, прислушиваясь к разговорам чиновников, тоже начал склоняться к мысли, что завоеванием Корсаковского округа самураи ограничат свои территориальные вожделения. Но 10 июля шторм начал стихать, и возникла опасность обстрела Александровска с кораблей. Потому губернатор велел гасить по вечерам уличные фонари; обыватели занавешивали окна старыми одеялами, чтобы город, утонувший во мраке, не был виден с моря.
Старческий флирт с сестрой милосердия Катей Катиной не мешал Ляпишеву выказывать предельное внимание к своей горничной, у которой снова обострился процесс в легких.
Фенечка Икатова даже не благодарила его:
– Помру вот на каторге… каторжницей!
– Ну, милочка, что за глупые мысли у тебя, – волновался Михаил Николаевич, отсчитывая в рюмку капли микстуры. – И какая же ты каторжная, если сам генерал-лейтенант юстиции согласен быть сиделкой при твоей постели.
– Лошади-то с коляскою чего у крыльца стоят?
– Да так… на всякий случай.
– Вы меня не оставьте здесь – с японцами, – просила его Фенечка. – Уж если помирать, так лучше среди своих…
Мемуаристы, вспоминая сахалинский день 10 июля, оставили нам красочные описания погоды. По их уверениям, никогда еще море не было таким спокойным и ласковым, едва журча, оно набрасывало на берег пышные кружева легкой пены; ярко светило солнце, а небо было наполнено удивительной голубизной. Воздух был настолько прозрачен, что на другой стороне Татарского пролива невооруженным глазом можно было увидеть бухту Де-Кастри…
С маяка «Жонкьер» позвонили губернатору:
– Ясно видим четыре крейсера под японским флагом.
Михаил Николаевич еще не забыл своей оплошности, когда он, донкихотствуя, собрался вступить в битву со льдинами, на которых дымились кучи навоза.
– Дались вам эти японцы. Откуда тут крейсера?
– Так точно, убедитесь сами…
Ляпишев уселся в коляску, к нему запрыгнула невесть откуда и взявшаяся Катя Катина, любившая пикантные анекдоты. Кучер быстро домчал лошадей до пристани, по которой с биноклем в руках похаживал капитан Жохов. Но даже без бинокля Ляпишев рассмотрел японские крейсера, которые на малом ходу ползали, как утюги, вдоль берега, стопоря машины возле береговых лощин, через которые с моря проглядывали крыши Александровска; потом крейсера отплыли немножко к северу, где и задержались возле Арково, просматривая линии русских окопов.
– Что они здесь крутятся? – спросил Ляпишев.
– Промеряют глубины, берут пробы грунтов.
– Зачем?
– Чтобы знать, в каком месте бросать якоря…
По-прежнему светило солнце, лениво чвикали с высоты чайки, ни одного выстрела, берега Сахалина встретили бронированных пришельцев суровым молчанием. Но очевидец писал: «Глубоко оскорбленные, смотрели защитники Сахалина, как невозмутимо плавали неприятельские суда, как дерзко и насмешливо подходили они к нашим берегам. Судорожно сжимались руки, с языка слетали проклятия. О, если бы хоть чем-нибудь можно было проучить самонадеянного врага! И тут особенно ясно и отчетливо Сахалин осознал свое позорное, свое безнадежное бессилие. И как больно всем нам было это сознание… Японские крейсера скрылись в таинственной, синеющей дали. Они оставили всех нас переживать жгучий вопрос: что будет завтра?»
– Завтра все и начнется, – сказал Жохов.
– Типун вам на язык, – ответил Ляпишев. – Завтра не может быть ничего дурного, потому что Витте уже в пути к американскому Портсмуту, японцы ждут его для подписания мира… Что бы вы, дорогой генштабист, посоветовали мне делать?
– Все взрывать, все сжечь, – сказал Жохов.
– Не требуйте от меня подвигов Герострата!
На это военный писатель ответил ему как надо:
– Помилуйте, никто еще не назвал геростратами русских мужиков, паливших свои деревни в двенадцатом году…
Ляпишев вернулся в город, наказав кучеру:
– Задай овса лошадям, подтяни рессоры, и чтобы коляска стояла возле моего крыльца наготове. Все понял?
– Ясненько, – сказал кучер, и Ляпишев даже не заметил, как он озорно подмигнул миленькой Кате Катиной…
Губернатор все-таки послушался Жохова, весь остаток дня был посвящен уничтожению того, что составляло государственную ценность: «Горел каменный уголь в рудниках Дуэ, уничтожались баркасы с припасами, снимались рельсы для вагонеток на „дековильках“, спешно вывозились из города сложенные грудами ящики консервов и патронов». Отсветы далеких пожаров отражались в окнах губернаторского дома, и было даже страшновато, а Фенечка Икатова, сухо кашляя, говорила:
143 
