6 
Но, как я уже сказал, для истории детектива характерно именно диалектическое отрицание отрицания. В современном романе мы не увидим и следов «Правил», но зато с избытком найдем рудименты золотого века, проявившиеся в потомках черты Великих Сыщиков — от Дюпена до Холмса и Брауна. И не случайно обрел вторую жизнь в кинематографе пресловутый Фантомас, этот инфернальный полуфантастический по повадке супергерой, появившийся на свет еще в 1911 году по воле Пьера Сувестра и Марселя Аллена. Подобная перелицовка бросает, хотя не должна бросать, тень на весь жанр, ибо у каждого вида литературы есть тень, которой обычно стыдятся.
В современном детективе существуют три основных направления. Об американском романе преследования и английском — интеллектуального поиска уже было упомянуто. Третье направление, которое условно можно назвать психологическим, широко представлено многотомным циклом о комиссаре Мегрэ. Для Сименона разгадка тайны не играет основополагающей роли. Обаятельный Мегрэ начисто лишен сверхчеловеческих черт своих предшественников. Но он и не окарикатурен нарочито, подобно Эркюлю Пуаро или мисс Марпл Агаты Кристи. Это типичный средний парижанин, приверженный к простым радостям и предрассудкам своего круга. Его поисковый метод оригинален. Допросу, слежке, осмотру места преступления и тому подобным розыскным действиям он определенно предпочитает своего рода тихую конвергенцию — постепенное проникновение в атмосферу дома, в котором совершено преступление. Такому, почти органичному, вживанию способствуют черты характера Мегрэ, его обстоятельность, даже располагающая к доверию простоватая внешность. Очертив однажды круг подозреваемых лиц, куда, как правило, входят друзья и родственники убитого, комиссар медленно, но верно начинает свой удивительный розыск: беседы ни о чем, встречи без видимой причины, расспросы обо всем на свете, кроме обстоятельств убийства. Читатель как будто бы ни на шаг не приближается к раскрытию тайны, более того, он постепенно свыкается с мыслью, что вместо роковой загадки Мегрэ подсунет ему унылое убийство, которое вполне могло бы и не произойти при чуточку иных обстоятельствах. Зато для Мегрэ уже все ясно. Как только он сжился с исследуемой (пожалуй, это самое точное слово) средой — тайна автоматически разрешается. Как только проясняются мотивы убийства — определяется и заинтересованное лицо. Преступники Сименона лишены ломброзианских признаков и ярко выраженной душевной ущербности. Это обычные люди: преступником у Сименона может быть любой обитатель отмеченного несчастьем дома. Сименону, безусловно, удалось раздвинуть рамки детектива, преодолеть многие изначальные его слабости. Но таковы безжалостные законы искусства: Мегрэ убивает Мегрэ. Как только читатель усвоит его методы и, следуя правилам игры, начинает вживаться в самого Мегрэ, наступает конец. Мы «научаемся» распознавать преступника одновременно с сыщиком, в тот самый момент, когда автор выкладывает на стол все карты. Попробуйте перечитать в любой последовательности хотя бы такие широко известные произведения, как «Смерть Сесили», «В подвалах отеля «Мажестик», «Револьвер Мегрэ» или «Мегрэ путешествует», и вы ясно почувствуете, что пленительная игра выдыхается. Что же остается взамен? Роман нравов, нацеленный на определенный срез в социальной пирамиде? Возможно… Но разве не терпит тихое банкротство литература, которая использует фантастику «как прием», то есть только для обострения фабулы? Нет, что там ни говори, а чистота жанра — это великое дело! Компоненты традиционной реалистической прозы и криминальная специфика присутствуют в различных комбинациях в каждом детективном произведении. В различных, но не в любых! С какого-то момента наступает неизбежная эрозия. Чем глубже уходит в чужую психологию Мегрэ, тем прозрачнее делается сам, тем скорее теряет права ВС. Суть не в том, хорошо оно или плохо. Просто это так.
«Истина всегда кажется неправдоподобной, — наставляет своего героя в «Мемуарах Мегрэ» сам Сименон. — Весь секрет в том, чтобы превзойти в правдоподобии природу».
Раз от разу такое дается все труднее. Рано или поздно рождается как бы вторая природа — вобравшая в себя все достоинства и недостатки творца. И вот ее-то превзойти немыслимо.
Феномен Агаты Кристи много проще. Однако было бы упрощением искать его разгадку в литературных реминисценциях. Конечно, Эркюль Пуаро и старая дева Марпл во многом пародийны, шаржированы, но все-таки они остаются Великими Сыщиками, подобно, скажем, толстяку Ниро Вульфу, гурмэ и ценителю орхидей, герою обширной серии Рекса Стаута. Под необязательной личиной удачеств, хобби и немощей бьется все то же стальное сердце Холмса. Более того, Кристи соблюдает все внешние элементы подобия. На роль отставного военного лекаря Ватсона она определила такого же простака — капитана Хастингса, а место импульсивного Лейстренда занял Джеп, тоже джентльмен из Скотланд-Ярда. Одним словом, знакомые все лица. И цель все та же. А вот условия игры изменились. Для Кристи традиционность мизансцены — только добавочный из вводящих в заблуждение ходов. Играя по новым правилам, она принуждает читателя избрать привычный дебют. Когда же мы спохватываемся, что забрели в тупик, уже поздно перестраивать фигуры. Появляются все новые граничные условия, заставляющие нас поочередно подозревать каждого из героев. Решение жгучей проблемы может быть выдано в двух вариантах. Убийца — либо тот, у кого лучшее алиби (простейший случай), либо тот, против кого, наоборот, выдвинуты самые тяжелые подозрения. Суть в том, что подозрения эти не только тяжелы, но и чуточку чрезмерны. Ровно настолько, чтобы вы усомнились в них и решили, что вас просто сбивают со следа. При быстрых поворотах сюжета даже минутного колебания достаточно, чтобы выбросить почти не имеющего алиби (дешевый вроде прием) Х из головы, потому что на повестке дня уже стоит Y с куда более тонко продуманной линией защиты. Но будьте уверены, убийцей окажется именно X. Найдя отмычку к методу Марпл — Пуаро, вы скоро научитесь лихо отгадывать. Весь вопрос в том, захотите ли вы это сделать. Но тут уже вступают в действие Великая Психологическая Загадка и охотничий инстинкт потребителя кроссвордов и шахматных этюдов.
6 
