259 
— Почему это он верен делу Ленина, если у нас сейчас не Ленин и верным надо быть делу великого и мудрого Сталина?!
Еременко кряхтел — «от боли в ране и переживаний.
— Может, отпустить его ко всем псам, чтобы не вонял тут?
— Куда? — спросил Хрущев. — Такого отпусти, так он тебе завтра же будет в кабинете Хозяина и навоняет еще больше. Да так накапает на нас обоих, что вовек не отмоемся. Такое на нас напортачит, потом не отбрыкаешься… Ведь он сдал немцам Воронеж, а теперь отпусти его — сразу бочку на нас покатит.
После очередной бомбежки Голиков совсем обезумел от страха, убивался, плакал перед Хрущевым, говорил:
— Можно, я на другой берег Волги отъеду? Ведь дураком надо быть, чтобы не понять — завтра нас живьем немец сожрет. А я бы для вас новый командный пункт приготовил… на другом берегу. И фанеры бы достал, чтобы стенки обить.
— Филипп Иваныч, да очумел ты, что ли… За Волгой земли для нас нет и не будет. С нас же голову снимут, если Сталинград оставим. Ты соображаешь сам-то, о чем говоришь…
(«Ни шагу назад!» — гласил сталинский приказ № 227, и, согласно этому приказу, расстреливали отступивших командиров, тысячами гнали рядовых на верную гибель — в штрафбаты, а вот Филипп Иванович после очередной бомбежки драпанул в Москву, и там, как и предвидел Хрущев, стал доносы писать на всех, что в Сталинграде остались, и Сталин Голикову поверил, а честным людям потом еще пришлось оправдываться, — вот такие генералы тоже были в нашей армии… Забудем о них!)
* * * * * *
Валентин Саввич написал эту фразу и поставил точки… Было раннее утро 16 июля 1990 года. Часы показывали 4.30.
Накануне вечером он был на подъеме. Воодушевленно, с восторгом делился ближайшими планами: «Все здорово. Осталось написать о Дьеппе, о Черчилле, в заключение — о 23 августа и… все! Вот только хочу посоветоваться — может, сделать паузу?.. Не терпится написать „Когда корабли были молоды“. И Валентин Саввич почти на одном дыхании рассказал мне свой новый роман о любимом им времени. И передо мной ожили Елизавета Петровна, Фридрих Великий, молодой Ломоносов. „Хотя, и „Сталинград“ в целом готов, — продолжал он, — есть все материалы ко второму тому, я уже знаю, когда и что говорил любой из героев. Вот и «почасовик“ (так Валентин Саввич называл составленный им план — рабочий хронологический календарь событий).
В этот вечер я еще раз убедилась: «Начну с конца» — это не дань моде, не просто оригинальный прием, это не поза — это позиция писателя, начинающего писать произведение, только отчетливо представляя его до самого конца.
Как редки и коротки были эти незабываемые вечера. Я работала днем, он — ночью. О каждом прожитом «дне» (для нас — ночи) он сообщал утренней запиской. Тысячи записок — в них судьба и жизнь, в них муки творчества и радости побед, в них биография автора и героев его произведений.
Последнюю привожу дословно:
«04 ч. 35 мин. Закончил главу. Вылез на 223 стр. Еще 19-ая глава (проходная) и две главы целиком о 23 августа. После чего — „от автора“, и все!
Чувствую себя хорошо.
Настроение бодрое.
5.10 — лягу.
6.10 — встал».
Как говорится, комментарии излишни.
В этот день сердце Валентина Саввича остановилось.
На столе остались десятки книг о Сталинграде с многочисленными закладками и пометками и несколько рукописных листов — материалы к главе о 23 августа.
Как они должны быть скомпонованы и обработаны гением автора? Этого не может теперь сказать никто.
Предлагаю их в той последовательности, как они лежали возле печатной машинки.
Антонина Пикуль.
* * * * * *
Накануне, 23 августа: Переправа. Заслон зениток.
— Мне ваше лицо знакомо, — сказал Паулюс, — но я никак не могу вспомнить, где я вас, капитан, видел.
— Борис Нейдгардт, — назвался капитан. — Я имел честь лететь с вами в одном самолете на фронт, когда после Рейхенау вы приняли 6-ю армию.
— А, вспомнил! Вы, кажется, племянник… чей?
— Премьера Столыпина, сын одесского градоначальника.
* * *
Что же происходило в Сталинграде в этот день?
Тихое солнечное утро, воскресенье. Около 15 тысяч сталинградцев работали на строительстве оборонительных рубежей в городе.
В этот день было совершено более 2000 самолето-вылетов противника.
Город превратился в огромный костер. За всю войну воздушные налеты такой силы не повторялись ни, разу…
* * *
На улице Пушкина произошло прямое попадание бомбы в родильный дом.
259 
