28 
— Хорошо, хотя бы для очистки совести, — согласился Франкенбург. — Ну и что?
— А то, — ответил Имхоф, — что всякое уменьшение давления делает так называемый фтор-80-прим Перфремента безвредным веществом, не так ли? В таком случае дыра, просверленная в двери подвала, будет достаточной мерой предосторожности. Так сделаем же эту дыру и подождем до понедельника!
— Пусть будет так, — сказал я. — Это вполне здравое рассуждение.
Специалисты из компании по оборудованию сейфов хранилищ, прибывшие самолетом, выгрузили свое хозяйство у банка. Среди баллонов, защитных очков и приборов я заметил несколько противогазов.
— А это зачем? — спросил я у Ле Кэ.
Франкенбург, не расположенный к разговорам, сказал недовольно:
— Да, да, сверлите дыру, оставьте эту штучку Перфремента до понедельника. Но пока я расшифрую эту формулу, его так называемый фтор-80-прим испарится.
Доктор Шьяпп мрачно поддержал:
— Это метафизика: если мы его оставим — он испарится, если мы его не оставим — он тоже испарится, но, насколько я понял из записей Перфремента, если мы оставим фтор-80-прим здесь, мы испаримся вместе с ним в коллективное небытие. Лучше сверлите дыру.
Я напомнил:
— Месье Ле Кэ, я вас спросил, для чего здесь эти противогазы?
— Видите ли, — ответил он, — когда дверь подвергается постороннему воздействию, автоматически включается сигнал тревоги, а, вместе с ним подвал заполнается слезоточивым газом из встроенных контейнеров.
— Вы сказали — слезоточивый газ? — спросил я.
— В высокой концентрации.
— Тогда, — закричал я, — немедленно отойдите от этой двери! — Я апеллировал к Франкенбургу. — У вас вызывает неприязнь каждое мое слово, старина, но вы честный человек. Признавая, что мои записи верны — а я клянусь, что они верны, — вы поймете, что мой фтор-80-прим вступает в реакцию только с одним веществом. Только с одним! А именно — с СаНуСЮ, хлорацетофеноном. А это, будь я проклят, как раз то вещество, которое входит в состав слезоточивого газа!
Франкенбург согласно кивнул. Шьяпп сказал:
— Как ни вертите, но мы здорово влипли!
А старый Рэйзин проворчал:
— По-моему, это как раз то, что драматурги называют «абсолютный тупик». Поправьте меня, если я ошибаюсь.
Но тут маленький Имхоф спросил:
— А есть ли хоть какая-то часть подвала, куда не подведен сигнал тревоги?
Ле Кэ ответил:
— Лишь одна сторона подвала достижима снаружи, если только это можно назвать «снаружи». Задняя стена нашего подвала примыкает к задней стене расположенного рядом ювелирного магазина Моникендама. Его подвал, видите ли, сам по себе имеет толщину в два фута. Следовательно…
— Ага! — воскликнул начальник полиции.
— Приведите Моникендама, — приказал министр безопасности, и этот известный ювелир и ростовщик был немедленно доставлен.
— Я охотно открою свой подвал, — сказал он, — но у меня есть партнер, Уормердам. Наш подвал открывается комбинацией из двух замков, отпираемых одновременно. Они расположены таким образом, что один человек не может отпереть оба замка в одно и то же время. У меня своя секретная комбинация, у Уормердама — своя. Чтобы открыть подвал, мы должны здесь присутствовать оба.
— Вот как становятся богачами, — пробормотал старый Рэйзин.
— Вот как остаются богачами, — поправил его Моникендам.
— А где сейчас Уормердам?
— В Лондоне.
Тут же позвонили в Лондон, и агенты секретной службы вытащили возмущенного беднягу Уормердама прямо из-за обеденного стола, стремительно доставили его на аэродром реактивных самолетов и запустили вверх с такой скоростью, что он прибыл в Сабль-де-Фесс в состоянии полной прострации и с салфеткой, все еще засунутой под подбородок.
Зато теперь, во выражению начальника полиции, для него абсолютно все стало ясным как на ладони. Я был в его глазах чем-то вроде главы преступной шайки, профессором Мориарти, и моей истинной целью была кладовая ювелиров. Он усилил полицейский кордон, и Моникендам с Уормердамом открыли свой подвал.
Люди из компании по оборудованию сейфов и хранилищ приступили к работе, но не раньше, чем оба ювелира получили подписанную президентом банка бумагу возмещения убытков (+министру они не доверяли). И вот начали бурить заднюю стену банка.
— Время бежит, — заметил я.
Рейзин вызвал всеобщее раздражение, заявив:
28 
