91 
…Мне было тогда, наверное, лет восемь. Стояло лето, и я совсем запыхался, когда прибежал в маленькую рощицу акаций, где прятался старый негр, который гнал самогон в развалившейся хижине, построенной когда-то давно еще моим дедом Стюартом. Правда, прятался — это мы только так говорили. На самом деле Иаков вовсе ни от кого не прятался, потому что самогон у него покупал сам Хоуард, шериф. Ну, конечно, не сам, а через Верзилу Джо — не мог же шериф сам являться к Иакову за спиртным. Я хочу сказать, что Иаков совершенно открыто жил в этой хижине и, уж наверное, платил моему отцу какую-нибудь аренду, деньгами или самогоном (думаю, скорее самогоном). Иакова я боялся, потому что он всегда был пьян, но мне нравилось подсматривать за ним, пока он возился под акациями, катил бочонок или брел за водой к маленькому ручейку, который еле сочился позади его лачуги. Я и сейчас еще помню, с каким восхищением, затаив дыхание, я разглядывал его, потому что такого человека — как бы это сказать? — просто не могло быть. Однажды я слышал, как моя мать неодобрительно говорила о нем с негром-проповедником и обвиняла его в том, что он «делает еще несчастнее людей, которые и без того уже достаточно несчастны», и в моем детском воображении старик рисовался каким-то демоном, в довершение святотатства носящим имя библейского патриарха. Однако этот демон притягивал меня гораздо сильнее, чем святые, о которых нам рассказывая священник, и, когда я смотрел, как он, пошатываясь, бродит под зелеными кронами акаций, мне казалось, что я присутствую при каком-то таинственном ритуале, смахивающем на черную мессу.
Сходство с религиозной церемонией у его более чем светского занятия появлялось потому, что он все время напевал обрывки духовных гимнов и с его толстых лиловых губ то и дело срывались имена библейских святых. Вспоминая об этом теперь, когда я стал взрослым, я говорю себе, что старик был слишком прост и веровал слишком безыскусно, а потому не видел большого противоречия между библейскими заповедяки м тайным винокурением. Однако тогда мне казалось, что он свершает какой-то сокровенный ритуал и, отправляя свою службу, глумится над всем, что должно быть священным для человека. Этим, наверное, и объясняется ужас, который я испытывал, пока за ним следил, — ужас, смешанный с любопытством и отвращением.
Я только что перебежал ручей по перекинутому через него маленькому дощатому мостику и спрятался за деревьями, чтобы незаметно подобраться поближе к хижине, как вдруг прямо над моей головой раздался голос, шедший, казалось, с самого неба:
— Эй, белый, что тебе здесь нужно?
В первое мгновение я было решил, что это какой-то ангел требует у меня отчета за нечестивый интерес, который я испытываю к старику. Я сразу вспотел и у меня затряслись колени. Но, подняв испуганные глаза, я обнаружил, что на дереве надо мной сидит мальчик примерно моих лет. Я обалдело пробормотал:
— Затем ты залез на акацию? А колючки?
— Это не акация, а туя, болван!
Избавившись от своего страха, я так обрадовался, что даже не обратил внимания на оскорбление.
— Почему ты зовешь меня белым? Ведь ты тоже белый.
Я просто не смог уследить, как он спрыгнул с дерева. Как кошка. Он был бос, с растрепанными волосами и одет в рваные штаны и висевшую лохмотьями рубашку. Но больше всего меня удивил лоскуток красной материи, пришитый там, где полагается быть сердцу.
— Да, я белый, но слон! — заявил он так, словно это само собой разумелось. — Что тебе тут нужно?
Мне и в голову не пришло, что я мог бы задать тот же вопрос ему самому, а ответа я придумать не сумел и предпочел переменить тему.
— А почему у тебя красная тряпка на груди?
— Я ранен, — ответил он мягким тоном, который ввел меня в заблуждение. Потому что он тут же накинулся на меня.
Мы покатились по траве. Сначала я было подумал, что он просто хочет повозиться, как это часто бывает у ребят нашего возраста, но мой нежданный противник позаботился доказать мне, что я очень и очень ошибаюсь. Он-таки отлупил меня, отлупил по первое число. Я даже начал вопить так громко, что мои крики обеспокоили старого демона с длинными белыми волосами, и он вышел из своей хижины. То, что меня спас именно Иаков, было совершенно неожиданно — от удивления я даже забыл потом пожаловаться отцу. Старик, как обычно, был пьян — ровно настолько, чтобы походка у него стала неуверенной, а язык заплетался. Но он все-таки держался на ногах еще достаточно крепко — он схватил нас своими могучими ручищами, точно котят, и посадил около себя справа и слева, добродушно приговаривая:
91 
