144 
— Твой звонок застал ее врасплох. Может, ей нужно было время, чтобы…
— Я думал точно так же. Наверное, это был мазохизм. Я помнил номер телефона. Пять лет. Несколько недель назад я позвонил. Трубку снял тот парень, и, когда я спросил про нее, он ответил, что она умерла два года назад. У нее были серьезные проблемы с легкими, сказал он. Умирала медленно. Но даже зная, что умирает, она не попыталась связаться со мной. А правда в том, что ей не было до меня дела. Никогда.
— Мне очень жаль, Грифф.
— Ерунда, — он пожал плечами.
— Совсем не ерунда. Я знаю, как это больно. Моя мать тоже бросила меня. — Лаура рассказала ему об отце. — Он был настоящий герой, как в кино. Его смерть подкосила и маму, и меня, но я в конце концов справилась. Она нет. Ее депрессия превратилась в настоящую болезнь, до такой степени, что она уже не вставала с постели. Никакие мои слова или действия не помогали. Она не хотела выздоравливать. И однажды она избавила себя от страданий. Воспользовалась одним из пистолетов отца. Я нашла ее.
— Господи, — он крепче прижал ее к себе и поцеловал в макушку.
— Очень долго я считала, что бросила ее. Но теперь я понимаю, что это она бросила меня. Этот ребенок был таким маленьким, ему было всего несколько недель, но я все равно чувствовала потребность защищать его. Мне хотелось оградить его от боли, душевной и физической. Я не понимаю, как могут родители, отец или мать, отбросить инстинктивную потребность кормить и защищать своего ребенка.
Грифф сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Он не знал ответа. Он задавал себе этот вопрос каждый день с тех пор, как себя помнил.
— Я должен был откровенно рассказать вам о своих родителях. Но я боялся, что, если сделаю это, вы решите, что у меня дурная наследственность, и найдете другого суррогатного отца.
— Признаюсь, поначалу я была о тебе невысокого мнения.
— Расскажи, — попросил он, пряча улыбку.
— Мое мнение изменилось после того, как ты принес смазку.
— Шутишь.
— Нет.
— Я не хотел снова причинить тебе боль.
— Да, и очень расстроился, когда обнаружил, что я ею не воспользовалась.
— Ага, но по-настоящему меня разозлило другое — что ты думала, что мне все равно, больно тебе или нет.
— Ты это сказал. И твое раздражение изменило мое мнение о тебе. Ты беспокоился больше, чем хотел показать. Я увидела, что ты не такой испорченный, каким тебя считают. И каким ты себя считаешь.
— Не надо меня приукрашивать, Лаура. Ты была женой другого мужчины, но я начал думать о тебе. Я не признавался в этом даже самому себе. Но я думал о нас. Это была его идея, и каждый раз мы встречались потому, что он на этом настаивал. Но после того дня, когда ты испытала оргазм, я перестал себя обманывать.
— И я тоже, — тихим голосом призналась она. — Я понимала, как опасно еще раз встречаться с тобой. Поэтому я сказала Фостеру, что отказываюсь. Но все равно пришла. И несмотря на все, что случилось, я не жалею о том, что сделала.
Он наклонился, чтобы сделать признание, сказать слова, которые он еще никогда не говорил другому человеческому существу. Но момент был неподходящий. Неправильный.
Вместо слов он взял ее ладонь и положил себе на грудь, прижав к сердцу. Она не знала, не могла знать, как много значит этот жест для него, всегда избегавшего прикосновений.
— Мне всегда было интересно…
— Что?
— Неважно, — она смущенно покачала головой.
— И все-таки?
— Что ты использовал.
— Использовал?
— Чтобы… ну, ты понимаешь. Пока я была в спальне, ждала тебя. Мне всегда хотелось знать, что ты использовал, чтобы возбудить себя.
— А, — он тихо засмеялся. — Я использовал тебя.
— Меня?
— Когда мы пришли туда первый раз, на тебе был тонкий розовый топик под тем дурацким костюмом.
— Прошу прощения.
— Ты надела деловой костюм, который демонстрировал твое желание казаться серьезной. Ты хотела выглядеть коллегой по работе, а не женщиной. Но это не сработало, потому что для меня ты все равно была женщиной, с которой мне хотелось заняться любовью. Особенно топик. Примерно такого же цвета, как этот халат.
— Я помню.
— И поэтому для того, чтобы возбудиться, я думал о твоей груди под топиком, нежной и теплой. Представлял, как мои ладони забираются под ткань и касаются твоей груди. И это срабатывало.
— Всего лишь?
— Ну, может, пару раз я представлял, как трогаю языком твой сосок, — улыбнулся он, не испытывая никакого раскаяния. — А после того раза я просто думал о тебе, как ты лежишь, такая строгая выше пояса и голая внизу, и ждешь меня. Всегда срабатывало. Конечно, в последний раз все было по-другому.
144 
