Последние отзывы

  86  

– Боже, – заметила вдруг, – Сережка, да ты – лысеешь…

– И немудрено, – тихо ответил Сергей Яковлевич. – Я один, как скала, должен противостоять различным течениям. А моя сестра… моя сестра!.. – Стало обидно, хоть плачь. – Скажи, на кого я могу положиться?

И получил категорический ответ:

– Конечно же – на меня!

– Скорее, – ответил он, – на Дремлюгу: этот «гамзей иваныч» хоть защитит меня от твоих ура-патриотов… Где Атрыганьев?

– Атрыганьев плох. Самый богатый сейчас… не догадаешься!

– Паскаль, – сказал Мышецкий, и Додо поразилась:

– Слушай, Сережка, как ты быстро догадался?

– Но это же так просто: нечисть всегда богатеет исподтишка и вдруг сразу набирает силу. Но пусть этот негодяй не рассчитывает! Ему нужны каторжные колодки, а не кресло предводителя…

– Есть еще Жеребцов! – намекнула Додо.

Сергей Яковлевич сразу разгадал эту хаотичную расстановку сил в Уренской губернии: Паскаль – деньги, Жеребцов – знамя старых идеалов крепостничества. Влияния на дела губернии (через подставных лиц) – вот чего добивается сейчас его сестрица. И с улыбкой разумного превосходства он посмотрел на свою сестру:

– Милая, кого ты предлагаешь? Себя в предводители? Или, может, Ксюшу Жеребцову, урожденную княжну Кейкуатову?

Додо поняла, что ее раскусили, и весело рассмеялась:

– Сережка, ты… очаровательный! Как я тебя люблю…

Однако простились они суховато – будто чужие. Да и что связывало их теперь? Лишь старые устои сословия, да еще вот память детства – светлая, пахнущая травами… где-то и сейчас догнивает на Валдайщине их старинный дом…

Уже стоя на пороге, Додо осторожно спросила:

– Мы шутим. Нехорошо… А что с Алисой, Сергей?

– Статья сто шестая Свода гражданских законоположений, пункт статьи шесть-семь… там все сказано!

– А – точнее?

– Точнее? – улыбнулся Сергей Яковлевич. – Можно и точнее, но это пушло… Я в дистракции и дизеспере, амантэ моя сделала мне инфидэлитэ, а я ку сюр, против риваля своего, буду реванжироваться… Читай, Додо, сенсации госпожи Кур дюковой, и больше ни о чем старайся не думать! Тогда можешь оставаться в Уренске…

Потом князь признался своему верному «драбанту»:

– Все как будто на месте, Огурцов, но чего-то мне не хватает. Честно говоря, я, как парламентарный король, нуждаюсь в противоположном мнении. Без этого мне трудно быть демократичным!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Дремлюга сказал полицмейстеру вполне вразумительно:

– Плюнь в глаза тому, кто укажет тебе день амнистии!

– Однако ждут… – Чиколини долго скоблил сапогами под столом. – Не я же сам придумал! Вот и профсоюзы эти… Сколько я просил на чахотку свою у начальства – нет, не дали. А профсоюзники, может, и насобирали бы мне на курорт? А?

Дремлюга сложил перед ним добротный кукиш:

– Извини меня, Бруно Иваныч, хороший ты человек, но все же понюхай… А на чахотку твою лучше на базаре стибрить! – И вдруг расстегнул мундир, показывая круглую звездочку пулевого шрама над левым соском: – Видишь? Был я чахоточным тоже… верь! В последнем градусе шатался. А в меня один дурак анархист (в Херсоне это было) прямо в упор долбанул. Пуля-дура возьми да и захлопни каверну. И я – расцвел! С тех пор живу здоровея, врачи обо мне статью написали, а того дурака повесили… Судьба, Бруно Иванович! Не печалуйся…

Помолчали.

– Оно, конешно… судьба, – сокрушенно кивнул Чиколини. – Да как выстрелить? Одному каверну закроет, а другой потом крышкой накроется… Эх, не пойму что-то я, Антон Петрович!

Дремлюга, массивный и тяжелый, лениво качался на стуле.

– Я тоже, – сказал, – чего-то не понимаю. Между нами говоря (только между нами), его величество, государь император, видать, напуганы пребывают. Оттого и на послабления замашку сделали. Как бы не того… не шибко! Подождать и нам вроде бы надо.

– А что князь? – спросил Чиколини. – Как он?

– Мельком виделись. Разговора не было. А – пора! Как бы нам не вляпаться… Знаешь, дачники? Выедут на дачу. Ах, цветочки, ах, птички, ах, эта природа… И туфлею в коровий блин – рраз!

– Это как понимать? – туго соображал Чиколини.

– А так и понимай, Бруно Иваныч: мы же не дачники с тобой, вроде князя Мышецкого… Слава богу, собаку на этом деле съели. Ну, ладно, – поднялся Дремлюга из-за стола, – заболтался я с тобой, дружище, по делам надобно…

На улицах – пыльно, жарко; возле заборов, в спасительном тенечке, квохчут разморенные куры. Трубы депо выбросили клубы заводской гари, и теперь – темно и дымно – плывет это облако над Уренском, черня листву садов. Дремлюга спрыгнул с крыльца, зашагал твердо. Мальчишки, завидев жандарма, дразнили его:

  86