Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
99 
– Их там всех сначала прожарили в температурных камерах, словно во вшебойне, давая полстакана воды на день. Сейчас этот корпус в Греции, – сказал Роммель, – и я жду его прибытия в Ливию, чтобы с его помощью выставить англичан из Каира…
* * *
Франц Гальдер, не терпевший Роммеля, все-таки был вынужден признать перед Паулюсом:
– Этот ваш африканский коллега, которого сам Черчилль наградил титулом «лисицы пустыни», не спорю, обладает превосходным умением тактика. Но зато в стратегии он разбирается, как эскимос в бананах. Боюсь, – призадумался Гальдер, – что Черчилль уберет бездарного Окинлека, а тогда в Ливии появится некто, думающий не только тактически, но и стратегически… Вот тогда он и откусит нашей «лисице» ее пышный хвост, давно провонявший трофейным бензином!
…После окончания войны в московской военной академии читал лекции о победах над Роммелем сухонький и заносчивый человек, широко известный во всем мире. Сталин наградил его орденом «Победы», накинул на него шубу из сибирских соболей, подарил ему пышную боярскую шапку. Надеюсь, читатель уже догадался, что это был британский фельдмаршал Монтгомери – знаменитый «Монти».
Но сейчас нам, русским, было не до Роммеля…
3. «ЭХ, ШИРОКА МАТЬ-РОССИЯ…»
Даже слишком широка, а потому и нельзя, чтобы ее судьбой распоряжались узколобые и злобные эгоисты, мстящие своему же народу за свои поражения… Страшен был 1941 год! Но вдвойне кажется он страшнее, когда узнаешь, что Сталин повелел при отступлении выжигать все, что доступно огню. Запылала Русь, дымное зарево обагрило ее священные небеса. Немцы-оккупанты, да, они сжигали наши деревни, чтобы наказать жителей за сокрытие партизан. Но Сталин приказал своим сжигать жилища своих же. «За отважные действия, – диктовал он, – по уничтожению населенных пунктов представлять к правительственным наградам…»
Кого награждать? – Поджигателей с факелами.
Нашелся ли хоть один, который бы сказал ему:
– Товарищ Сталин, зима ведь на носу, оставляем деревни со стариками, женщинами, детьми… куда ж они денутся?
Все погибало в огне – дома, хлевы для скота, сады. Матери в ужасе прижимали к себе детишек. Старики копали на околицах ямы, в которых надеялись зимовать, словно лесные звери. Стон стоял на русской земле, а Сталин упоенно диктовал свою волю: «Для уничтожения населенных пунктов… бросить немедленно авиацию, широко использовать минометный и артиллерийский огонь…»
Что это? Скудость ума? Растерянность? Или… Враг подходил к Москве, а для товарища Сталина уже был приготовлен самолет, чтобы вывезти его в безопасное место. Люди из Москвы бежали, началась паника, войск не хватало, полками на фронте командовали лейтенанты. Берия доложил, что его аппарат НКВД уже эвакуирован, но всех «врагов народа» вывезти они не успели, – что делать?
– У меня на Лубянке еще сидят человек триста…
В застенках томились тогда опытные командиры высшего ранга, и, казалось, настал момент выпустить их и отправить на фронт, чтобы не лейтенанты, а они сами командовали полками.
– Расстрелять всех, – указал Сталин, – чтобы ни одна эта сволочь не досталась немцам живьем…
Сам-то он, конечно, всегда успеет улететь на своем самолете, а ведь жалко оставлять Москву в целости и сохранности. Сталин распорядился по линии НКВД: «В случае появления противника… произвести взрывы предприятий, складов и учреждений, которые нельзя эвакуировать, а также метро, исключая водопровод и канализацию». В этом проявился подлинный гуманизм нашего вождя: мы еще попьем водички из кухонного крана, мы еще спустим воду в туалете коммунальной квартиры.
Юные лейтенанты поднимали своих солдат в атаки:
– Вперед! За Родину… за Сталина… у-ррра-а!
Битва под Москвой и битва за Москву имеет множество летописцев и борзописцев, но мне, автору, выразительнее всех книг кажется лишь одна фраза, рожденная за мгновенье до смерти:
– Эх, широка мать-Россия, да отступать больше некуда – за нами Москва!
* * *
Гитлер отправил под Москву громадный эшелон с вином из Франции, дабы воодушевить войска, но лучше бы это вино во Франции и осталось: когда вагоны открыли, там лежали осколки лопнувших бутылок и комки розового льда – начинались морозы…
Дивизии пополнения прибывали тоже из Франции – в длинных брюках, в шнурованных ботинках, а Ганс Фриче вещал по радио о меховых куртках и солдатских джемперах; Геббельс был честнее, и на пресс-конференции он рассуждал о преимуществе русских портянок перед европейскими носками. Франц Гальдер в ОКХ сумрачно нахваливал русские валенки:
99 
