12 
Взяв со стола одну бумагу, Хвощинский протянул ее поручику со словами:
– Вот, не угодно ли прочесть, что пишет сотник Ватнин, побывавший недавно в пограничных аулах, Кази-Магома, сын нашего незабвенного Шамиля, перешел недавно границу… Прочтите сами!
В рапорте, написанном коряво и безграмотно, Карабанов с удивлением прочел:
Прибыв в аул, где жили христиане, Кази-Магома, член свиты султана турецкого, поймал всех армян и, налив в корыто молока, после сыра оставшегося, в коем кормят собак, и побив кошек в ауле, поклав их туда ж, да также из отхожих мест положил туда кал человечий, и тем, избивая, стал кормить их под угрозой смерти и насильничания их женок. Претерпевшим армянам, кои плакали, говоря мне это, я обещал заступу от российского воинства…
– Страшно! – невольно вырвалось у Карабанова.
Хвощинский отпил воды и продолжил:
– Балканы еще аукнутся нам здесь… Мы с вами, поручик, попадем в Эриванскую колонну генерала Тер-Гукасова. Вон, можете взглянуть на карту, куда нас черт понесет! В долины Арарата – на Баязет… А кому-то достанется Каре, кому-то – Батуми. Мы, поручик, с вами как пластырь: чем больше оттянем турок с Балкан, тем легче будет Гурко и Скобелеву в Болгарии…
Андрей молчал. Когда же он собирался откланяться, Хвощинский подергал себя за ус и неожиданно остановил его:
– Простите, у меня к вам будет еще вопрос…
– Да, пожалуйста.
Полковник как-то замялся, пожевал тонкими, высохшими от жары губами:
– Скажите, Карабанов… Карабанов… М-м-м, видите ли, вы случайно… Впрочем, ладно! Это не столь важно сейчас. Есть дела поважнее…
Карабанов спрятал понимающую улыбку.
– Я догадываюсь, господин полковник, – сказал он, – что именно вас интересует: не тот ли я Карабанов, который был знаком с Аглаей Егоровной до ее супружества с вами?
Старик натужился, покраснел, задергал под столом хромой ногою.
– Да я… И не хотел сказать, но мне…
– Да, это – я! – ответил Андрей наотмашь, – так резко, словно ударил.
Вечером этого дня урядник Трехжонный впервые пришел к нему с рапортичкой, положил ее на стол: детскими каракулями в ней были перечислены лошади, запас сена, количество боевых шашек, отчет по кузнице.
– Лошади здоровы, – доложил он.
– А люди? – спросил Карабанов.
– А люди тоже.
– Впредь, – наказал поручик, – начинать доклад о людях, а уж потом о лошадях!
8
Карабанов невольно вспомнил, как плакал в Новороссийске помещик, проигравший ему красавца Лорда, когда казак привел в Игдыр его коня, живого и невредимого, все такого же быстрого и легкого. Андрей тут же вскочил в седло, и конь, повинуясь ему, наметом обошел плац по кругу, перемахнул плетень, вынес поручика на горбатый бугор и снова замер на прежнем месте, покусывая удила и довольно посапывая.
– Ну, молодец, – похвалил казака Карабанов. – Тебя зовут-то как, чтобы знать?
– Ожогин я, Дениска… Мы из станицы Суворовской. Колечко-то ваше при мне. Может, жалкуете по нем? Так возьмите…
– Нет, брат. Что подарено, то подарено. Если вот выпить водки когда захочешь, приходи ко мне; всегда напою.
И они расстались вроде друзьями…
Как-то встретил его Некрасов, обнял за пояс.
– Вы мне нравитесь, поручик, – сказал он.
Карабанову тоже нравился этот человек, совсем не похожий на военных людей того сословия и той касты, среди которых Андрею привелось жить ранее. Правда, он еще не совсем понимал этого мещанина, лбом пробившего себе дорогу в академию генерального штаба, но чутьем Карабанов уже ощущал в нем такие качества, которым следовало бы завидовать любому офицеру.
Нравилось же в Некрасове все – даже расположение карманов его пальто. В этих карманах всегда хранились вырезки из карт, лупа и циркуль, самодельный масштабомер с колесиком от гусарской шпоры и ржаные подсоленные сухарики, перевязочный пакет и мятные лепешки, фляжка с коньяком и маленький револьвер; и все это раскладывалось в таком порядке, что, опустив руку в карман, штабс-капитан сразу доставал нужное…
– Не смотрите на меня, – засмеялся Некрасов, – на этот раз я просто так держу руку в кармане. У меня к вам предложение: заглянем в казарму!
– Барон Клюгенау, – ответил Карабанов, – оригинальнее вас: он зовет меня в турецкие бани…
Казарма была пустой и мрачной – бывшая буйволятня местного феодала. Вдоль стены ее, матово посверкивая примкнутыми штыками, стояли солдатские ружья. Некрасов пошел мимо ружейного ряда, крепко хлопая ладонью по стволам винтовок, словно по жердинам забора:
12 
