очень нудно 
172 
Да, полковник умирал.
– Вы что-нибудь хотите? – спросил его Сивицкий.
– Нет, – вразумительно ответил Пацевич. – Мне сейчас хорошо… Я уже близок к истине.
– Но я не Пилат, а вы не Христос, – улыбнулся врач.
– Я… заслужил презрение, – сказал Пацевич. – Так?
– У меня нет презрения к людям, которых я лечу, – ответил Александр Борисович и заботливо поправил на полковнике одеяло.
Пацевич помолчал, улыбаясь с закрытыми глазами.
– Вы, – неожиданно спросил он, – когда-нибудь были на Волыни?
– Был. Да, был.
– Тогда вы знаете… это:
- Плыне, Висла, плыне,
- По польской крайне,
- А допуки плыне…
– Да, я помню, – сказал врач, – «Польска не загине…». Я, помню, был еще молод, хотя и тогда мундир сидел на мне мешковато. И я помню плошки на улицах, танцы в тесных цукернях и песни юных паненок… Все это было давно, и тогда я был влюблен. Кажется, единственный раз в жизни!
Он пожал тяжелую руку Пацевича и оставил его.
Смерть встала на караул, торопя время, у изголовья полковника на восходе солнца. Был еще ранний час, и не остывшая за ночь крепость торжественно молчала. Адам Платонович пожелал видеть своих офицеров, и они, еще заспанные, грязные, зачумленные, собрались кружком возле умирающего, сняли фуражки.
– И вы, Некрасов? – слабо удивился Пацевич.
– И я…
Первые лучи солнца осветили паутину углов. Где-то за окном, радуясь наступлению дня, чирикнула птица.
– Вот и все, – сказал Пацевич.
Офицеры понурили головы. Ватнин отцепил от пояса фляжку, поднес ее к губам полковника:
– Ваше высокоблагородие, хлебните на дорожку…
– Не надо, – отвел его руку полковник. – Черви!
– Это не вода, ваше высокоблагородие. Малость я тут раздобылся по знакомству. Хлебните с донышка!
Адам Платонович отхлебнул кукурузной араки, внятно сказал:
– Спасибо, сотник, ты добрый человек. И ты понял меня… Когда будете разбирать мои вещи, возьми что-нибудь для себя на память!
Штоквиц широко зевнул, прикрыв рот ладонью:
– Не будет ли у вас, господин полковник, каких-либо поручений к нашему офицерскому собранию? Католиков среди нас нету, и для составления завещания можно пригласить греческого священнослужителя.
Пацевич двинул рукой по одеялу, показывая тем, что ничего этого не надо.
– Господа, – тихо сказал он и открыл глаза, которые глядели на офицеров уже из другого мира. – Господа, я позвал вас, чтобы сказать последнее… Я знаю, что не был любим вами, но прошу снять с души моей грех… Поверьте, в намерении сдать крепость я не виноват! Нет, не виноват…
– И очень хорошо, – сказал Ватнин.
Пацевич продолжал, спокойно и ясно:
– Мне так казалось, что я могу спасти гарнизон. Не вините меня, я уже наказан… Может быть, в моей гибели и было ваше спасение. Не знаю… Я знаю лишь одно – не виноват и не желаю помирать виноватым! Упрекнуть меня в трусости вы тоже не сможете. Я бы не выскочил тогда на фас, где меня ранили… Под аркою ведь было спокойно… И простите, господа, если я вас кого-либо обидел…
Карабанов потрогал разбитую вчера голову.
– Пропадешь, – вдруг сказал ему полковник отчетливо.
– Я?
Адам Платонович отвернулся:
– Не целуйте меня, господа. И – прощайте. Прощайте навсегда. И – все…
Больше он не сказал ни слова и скоро отошел в вечность. Последним проявлением его жизни был вздох, глубокий и печальный. Штоквиц сложил ему на груди руки. Взяв мертвеца за виски, он большими пальцами рук привычно закрыл ему глаза.
– Копить покойников не будем, – хмуро объявил капитан офицерам. – А потому похороним его сегодня же…
Из подземелья был извлечен гроб, тот самый образцовый гроб, стоивший тринадцать рублей сорок две копейки. Пацевича положили в эту новую домовину, обрядив его в новый мундир, под голову сунули солдатскую скатку.
– Кому сообщить? – спросил Потресов.
– Покойник, кажется, ни с кем из родных не переписывался, – ответил Штоквиц. – Пусть родные узнают о его смерти потом из газетных реляций.
– Может, у покойного были сбережения?
Штоквиц с огорчением ответил:
– К сожалению, никаких сбережений не обнаружено.
Над могилой был сделан залп, но флагов над крепостью не приспускали, чтобы не вводить турок в заблуждение.
– Разойдись! – скомандовал потом Штоквиц, и дело о полковнике Пацевиче поступило в архив.
………………………………………………………………………………………
Вернемся к Пацевичу еще раз, чтобы дорисовать облик этого человека до конца.
172 
