29 
Был устроен небольшой перерыв: служители выволакивали крюками труп, засыпали песком лужу крови, тогда как зрители оживленно переговаривались между собой; в верхних плебейских рядах шумно жевали всякую снедь. Ливия видела, как сидящая неподалеку Юлия подзывает продавца горячих ливерных колбасок, в то время как Клавдий Ралла разливает по кубкам только что купленное кислое вино.
— Почему ты решил, что он достоин смерти? — прошептала девушка, обращаясь к брату.
— Потому что он плохо сражался, — последовал спокойный ответ. — Риму нужны герои, а не трусы, даже если дело касается гладиаторских игр.
— А ты смог бы сражаться на арене? — с вызовом произнесла Ливия, готовая отразить возмущение и даже гнев.
К ее удивлению, Децим промолвил, презрительно скривив губы:
— Все мы сражаемся на арене, дорогая сестра, и наш поединок куда мучительней и длиннее, потому что зачастую мы не знаем, с кем боремся, — то ли с врагами, то ли с их тенью, то ли сами с собой.
Вскоре на арену вышли двадцать гладиаторов, разделенных на два отряда — «фракийцев» и «самнитов». Представители обоих отрядов были вооружены, хотя и по-разному, но достаточно легко: те, кто изображал фракийцев, имели шлемы с алыми перьями, богато украшенные металлическими рельефами прямоугольные щиты, поножи и небольшие загнутые мечи, «самниты» — шлемы с забралами и крыльями, набедренники, и короткие прямые мечи.
К величайшему удовольствию зрителей, сражение началось жарко: один из «фракийцев» упал в первые же минуты боя, пронзенный насквозь, щит другого разлетелся на куски от мощного удара, и гладиатор невольно отступил, предоставив товарищам сражаться в первых рядах, поскольку без щита был полностью уязвим. Гладиаторам не полагалось панциря, их спина и грудь оставались открытыми, а живот защищал только пояс с железными пластинками, в чем таился особый жестокий смысл: если сражение сильно затягивалось, это раздражало публику.
Среди тех, кто представлял самнитов, выделялся рослый гладиатор-германец, опытный воин, к тому же обладающий большой физической силой. С помощью ловких приемов он заставлял противника раскрываться и, улучшив момент, наносил один-единственный смертельный удар. Этот германец с самого начала завоевал симпатии зрителей: они поддерживали его криками, ликуя всякий раз, как он атаковал «фракийцев», большинство которых, по-видимому, являлось новичками.
Очень скоро стало казаться, что исход сражения предрешен: «самниты» потеряли лишь одного воина, и только трое их них были ранены, причем довольно легко, тогда как «фракийцев» осталось всего четверо, из коих один достаточно обессилел — он хрипло дышал и двигался медленно, вяло. Товарищи прикрывали его, насколько хватало возможности, но им самим приходилось нелегко: перевес сил был слишком велик.
— «Фракийцы» никуда не годятся, — заметил Децим, с самого начала уверенно поставивший на «самнитов». — Если уж выпускать гладиаторов…
И уставился на арену, не закончив фразы: сражение разгорелось с новой силой. Среди «фракийцев» был один совсем молодой гладиатор, который держался весьма хладнокровно и потому, в отличие от германца, напоказ публике дико вращавшего глазами и издававшего грозные вопли, не привлекал к себе внимания. Однако его движения были на редкость отточены и верны, он умело берег силы, и хотя сражение длилось почти час, не выглядел утомленным.
Оставшиеся в живых «фракийцы» делали все, чтобы не попасть в окружение, изворачивались, как могли, перемещались по арене, но подбадриваемые криками зрителей «самниты» упорно теснили несчастных. В конце концов те встали спина к спине, образовав треугольник: к тому моменту их осталось трое — таким образом на каждого «фракийца» приходилось самое малое по два противника.
Ливия сама не заметила, как увлеклась сражением ничуть не меньше других: ни на мгновение не отрывая взгляд от арены, она комкала во влажных от волнения пальцах конец платка. Казалось, ничто не способно изменить ситуацию, переломить ход сражения, — вероятно, такова была воля богов, направлявших стремительный поток жизненных событий в определенное русло. Но тут «фракийцы» каким-то чудом вырвались из окружения, созданный ими треугольник рассыпался, словно части мозаики, и в тот же момент молодой проворный гладиатор извернулся, искусно обманув уверенного в себе германца, и особым приемом нанес удар снизу — при обратном движении изогнутого меча рана увеличилась, став смертельной; германец закачался, взмахнул руками, его глаза вылезли из орбит, изо рта фонтаном хлынула кровь, и он рухнул навзничь. Какое-то время его огромное тело подрагивало, потом застыло, превратившись в безжизненный кровавый ком. «Самниты» замерли в секундной растерянности, в результате чего потеряли одного бойца, а после ринулись на вдохновленных надеждой «фракийцев». Убивший германца гладиатор отступил, потом внезапно сделал резкий выпад, вонзая меч в тело «самнита», одновременно отразив щитом нападение другого противника. Зрители ревели как безумные, многие вскочили с мест… Теперь никто не мог предугадать, чем закончится бой; «фракийцы» сражались двое против троих, остальные гладиаторы либо были убиты или тяжело ранены. Главный герой сегодняшнего состязания по-прежнему двигался стремительно и ловко, искусно уклоняясь от ударов, хотя на его левом плече кровоточила рана. Когда последний товарищ «фракийца» упал, он продолжал отступать, маневрируя, словно исполняя некий ритуальный танец, дразня противника, и в самый неожиданный момент яростно бросался в атаку. Он ранил одного «самнита» и оглушил другого и, кажется, не сразу понял, что остался стоять на залитом кровью песке совершенно один, тогда как кругом лежали тела раненых и убитых. Наконец он замер, обводя ряды амфитеатра бессмысленным взором. Ливия видела, что его залитое потом тело дрожит мелкой дрожью, которой он не может унять, а зубы оскалены от напряжения в полубезумной зловещей ухмылке.
29 
