188 
— О-о-о!.. — сказал Вальдер, закрывая глаза.
Генерал-майор Хорст фон Герделер, проживший всего тридцать два года, не хотел умирать. Его руки мяли траву, глаза продолжали гореть злобным блеском. Он пытался что-то крикнуть.
— Именем фюрера! — повторил Ярцев и ударом ноги сбросил фон Герделера с крутого склона — туда, где бурно пенилась в камнях норвежская речушка…
Редели проходившие войска, перестали катиться пушки, — основная часть того, что осталось от Лапланд-армии, уже втянулась в горы.
Ярцев подошел к лейтенанту Вальдеру, сказал:
— Ваш взвод останется здесь до утра. Продолжайте наблюдать за отступлением.
Сказал и сел в свой «мерседес».
— А теперь куда? — спросил шофер.
— В Киркенес, — ответил Ярцев, — там и встретим нашу армию…
Печенга наша
Всю эту ночь по дорогам, а где не было дорог, там напрямик через болота и сопки, тягачи, а где не проходили тягачи, там олени, а где не проходили даже олени, там проходили люди, — всю эту ночь к предместьям Печенги стягивались артиллерия, минометные части. Вековечный гранит крошился под гусеницами танков, втянувшиеся в боевую жизнь, шагали войска. И просторная тундра вдруг стала тесна…
С падением гавани Лиинахамари судьба гитлеровцев в Заполярье была решена, но в Печенге они еще отбивались исступленно и безнадежно. Пленные говорили, что с них была взята под расписку клятва: из Печенги не уходить, иначе будут репрессированы их семьи в Германии. Вынужденные все-таки сдавать одну позицию за другой, егеря взрывали за собой каждый мост, замораживали водопроводы, устраивали на дорогах завалы, вкатывали в дома на салазках громадные бомбы замедленного действия. Прихлопнутый крышкой десантов, печенгский «котел» дни и ночи кипел боями, а с бурлящей его поверхности методично снималась густая накипь военнопленных…
Яков Мордвинов лежал со своими солдатами на полу одного из обогревательных пунктов, которые устраивались вдоль дорог наступления, слушал краем уха, как старшина взвода ухаживал за девушкой-сержантом, хозяйкой этого пункта, и думал. Когда однажды в детдоме, где воспитывался беспризорник Яшка Мордвинов, появился рослый, с орденом Трудового Красного Знамени моряк Рябинин, все детдомовцы пришли в трепетное волнение. Но счастье быть избранным для суровой морской службы выпало именно Яшке, по кличке Мордва. Но разве он думал тогда, что судьба сделает его офицером, командиром взвода десантников? А вот сейчас он уже и не представляет себе жизни без этих парней, что лежат вповалку один к одному, — устали за день.
— Старшина, — сказал он, — ложись тоже, не мешай отдыхать людям.
И когда старшина, недовольно сопя носом, лег, Яков подумал: «Вот закончу войну, попрошусь учиться…»
Громыхнули далекие тяжелые взрывы. Дом задрожал, и солдаты стали подниматься встревоженные. Мордвинов надел шапку, вышел на дорогу.
— Что там? — спросил он одного офицера, бежавшего от реки в сторону видневшейся батареи.
— Немцы мосты через Петсамойокки рвут. Сейчас там наши уже на кладбище ворвались. — И закончил радостно: — Ну все, брат: завтра в Печенге будем!..
Громадное зарево обожгло ночное небо, освещаемый снизу розовый дым пополз над землей…
* * *
Взвод Мордвинова одним из первых ворвался на печенгские окраинные улицы. Высокие штабели угля, сложенные вдоль дороги, гудя и потрескивая, горели синим пламенем. Нестерпимый жар палил лицо, воздух обжигал легкие. Мордвинов бежал, слыша рядом топот ног, и видел перед собой взорванные фермы моста.
Несколько егерей выскочило на дорогу, каждый привстал на колено, и — «та-та-та-та…». Ах, черт возьми, и укрыться некуда: справа и слева огонь бушует, мечется, осыпает тебя искрами.
— Давай, давай, ребята! — покрикивал Мордвинов.
Впереди — завал, сложенный из рулонов финской бумаги. Яков свистнул, чтобы подтягивались пулеметчики. Кто-то бросился вперед с гранатой в руке. За ним другой, третий. Взрывы вырывали из бумажной баррикады хлопья, и они, относимые ветром, сгорали над угольными кучами.
— Давай, давай, ребята!
Через рулоны перекатились единым махом. Только убыло в его взводе… Но по соседству он видел бегущие фигуры солдат другого взвода, а дальше еще и еще.
«Сила!» — подумал он.
Три здоровенных гренадера выросли из дыма, и в тот же момент кто-то закричал от боли, а гренадеры уже пропали в дыму.
Мордвинов остановился, сбросил с себя шинель. Пробежал несколько шагов, скинул каску. Он уже почти перестал ощущать свое тело, казалось, что сейчас оно не способно чувствовать усталость и даже боль.
188 
