2 
Хуже всего то, что срок выплаты процентов по кредиту неотвратимо приближался. Единственная возможность получить хоть немного денег — продать оставшиеся картины и антиквариат. Кроме отвращения, идея ничего у Лауры не вызывала, но других вариантов она не видела.
Разгрузив хворост под навесом, она повезла тачку за новой вязанкой. И резко остановилась. Перед домом стояла машина.
Посетителей у нее было немного. Дедушка с бабушкой не слишком жаловали общество, и она пошла в них. С бьющимся сердцем Лаура прислушивалась к звуку работающего мотора. Потом, опустив ручку тачки на траву, направилась к переднему крыльцу дома.
Седан, припаркованный перед парадной дверью, поражал изящными формами и блеском. Даже сейчас, изрядно забрызганный грязью, он сильно смахивал на космический корабль.
И казался здесь столь же неуместным, как и вылезший из него человек.
С открытым ртом Лаура наблюдала, как тот шагает сквозь дождь к дверям.
Злость, написанная на лице Алесандро, едва ли могла полностью отразить его мрачное настроение. Даже со спутниковой навигацией разобраться с этими запутанными, вечно поворачивающими не туда дорогами было невозможно. И вот теперь, когда он все же добрался, дом явно пуст. Мокнущее под дождем унылое здание. Растрескавшиеся ставни, закрывающие окна фасада, подъездная дорога, заросшая сорняками. Клумбы запущены, древние рододендроны разрослись, оставив совсем узенький проход.
Сквозь пелену дождя он разглядел покосившийся навес над крыльцом. И нигде никого.
Его внимание привлек скрип гравия. О, кажется, обитатели тут все-таки имеются. Вероятно, работник, помогающий в саду. Тяжелые башмаки, грубая одежда.
— Мисс Стов дома? — спросил он, стараясь перекричать монотонный шум дождя.
Лаура Стов. Так зовут дочь Стефано. Согласно расследованию, проведенному Алесандро, ее мать, Сюзан Стов, была студенткой, проводившей в Италии каникулы. Явно хорошенькой и явно наивной, со всеми вытекающими последствиями. Алесандро выяснил также, что Сюзан умерла, когда дочери было три года, и ребенка растили ее родители. Тут, в этом доме.
По крайней мере, хмуро подумал он, девушка будет счастлива обнаружить богатого родственника, готового забрать ее из этой дыры.
Настроение у него было хуже некуда. Кому приятно, когда тобой помыкают, словно мальчиком на побегушках? Однако Томазо выразился достаточно определенно: он отойдет от дел, только встретившись с внучкой. Тогда ему потребуется больше времени, чтобы проводить его с ней. Алесандро подобный расклад полностью устраивал.
А вот киснуть тут в сырости и холоде его не устраивало совершенно.
Мисс Стов дома? — нетерпеливо повторил он. Неуклюжая фигура внезапно заговорила:
Я Лаура Стов. Что вы хотели?
Алесандро недоверчиво отпрянул.
— Вы?
Недоумение посетителя было забавным, но Лаура была слишком встревожена его визитом, чтобы находить в нем что-то смешное. Что кому-то может тут понадобиться? Тем более человеку, выглядящему здесь настолько неуместно? Выглядящему настолько — она мысленно сглотнула — потрясающе? Черные волосы, черные глаза, лицо, изваянное по образцу моделей Микеланджело. Загорелая кожа, а уж одежда…
Одежда, вполне соответствующая шикарной машине. И шили ее не английские портные. Она иностранного производства, также как и ее обладатель.
Последняя деталь головоломки встала на место.
Его голос. Акцент. Он говорил бегло, но с акцентом. Итальянец, подумала она, помертвев. Вот на кого он похож.
Мгновение оба с равным недоверием глядели друг на друга. Лаура сделала усилие над собой.
— Да, — сердито подтвердила она. — Я Лаура Стов. А вы?..
Подчеркнутая пауза, но человек продолжал пристально смотреть на нее, даже не пытаясь замаскировать выражение глаз. В них сквозило более чем просто удивление.
Взгляд был ей хорошо знаком. Она привыкла, что мужчины так смотрят на нее. Взгляд далеко не лестный.
Она привыкла.
И знала, что дед с бабушкой этим довольны. Уж больно они боялись повторения истории с их дочерью. Не смогли они свыкнуться с тем, что их любимая дочь стала матерью-одиночкой, а внучка растет незаконнорожденным ребенком. Несмотря на их любовь к ней — возросшую, казалось, после смерти дочери, — они так и не сумели смириться с позором. Об этом никогда не говорилось, но не забывалось. Словно о родимом пятне на коже, с которым положено смиряться, терпеть — и скрывать его.
2 
