115 
– Почему не поинтересовался о деньгах, которые отец снял до гибели?
– А ты не догадался, куда они делись? Она лежала в дорогих клиниках, ездила во Францию, покупала лучшие шмотки, приобрела в Париже квартиру и виллу. Деньги она потратила, а что осталось, покоится на ее счету в швейцарском банке. Ладно, поехали. Я так и не узнал, что они сделали с Алисой. Наверное, никогда не узнаю.
– Она не сбежит? Помнишь, ты этого боялся.
– Об этом я позаботился, перечислил круглую сумму на нужды больницы и наличкой дал главврачу. У Лины отдельный «люкс» психушки с сейфовой дверью. У нее нет возможности оттуда выбраться и не будет, здесь хорошо помнят их похождения. Ее заново обследуют и признают невменяемой. Честно говоря, я не знаю, что с ней дальше делать. Черт, сердце давит…
– Брось, пройдет.
Леха выехал на трассу.
РОССИЯ, КОНЕЦ ИЮНЯ
Полина сбилась со счета. Дни похожи один на другой, мало-помалу они слились в ее сознании в бесконечный, однообразный день с перерывом на ночь. Ничего не случалось, не менялось, разве что дождь изредка наполнял тишину размеренным шуршанием. Иногда с ней беседовали, что больше напоминало допрос, и поначалу Лина отвечала на вопросы внятно. Затем все как-то смешалось: прошлое, настоящее, – она стала путать даты, события. Позже и отвечала вяло – лень. После ухода Марка реагировала на заточение буйно, кричала, доказывала, теперь не помнит что. Ее кололи и запирали. Только сейчас поняла, что чувствовал Лазарь после инъекций – боль и ужас, потому что тело теряло волю, а мозг и нервы обострялись. А потом, когда оставляли ее одну, наступала тишина, от которой разрывало перепонки в ушах, словно от оглушительного звука, длившегося день и ночь.
А день и ночь кричали: это могила. Поначалу свет не гасили на ночь, Лина не могла спать при электричестве, умоляла выключить. Ей пошли навстречу, но стало еще хуже. Теперь ночами чудилось, что она и впрямь в могиле, что стоит слегка приподняться, как лоб упрется в доски, а сверху досок тонна земли. От ужаса шевелились волосы, невидимая рука сдавливала горло. Лина страдала от удушья, уговаривая себя, что придет день и рассеет страхи, но не решалась вскочить. Она крепко зажмуривалась и считала секунды с минутами, путалась, начинала снова. Но вот проступали стены, утро расслабляло сознание, Лина засыпала. Намеренно не возвращалась к прошлому, давила в себе воспоминания, так как они вызывали бешенство. Ничего ведь не изменить, ничего не вернуть. Не раскаянием наполнялась ее душа, а досадой на себя за то, что не уничтожила Марка вовремя. Когда-то не могла жить без него, теперь так же страстно ненавидела его, а ненависть искала выхода. И тогда Лина в ярости рвала на части простыни, за что ее наказывали – пеленали, как мумию, и лежала так долго-долго, пока не вспоминали о ней.
Однажды она поняла, что действительно сходит с ума. Открытие это на несколько дней полностью отключило ее. Она не реагировала на санитаров и врачей, машинально ела, ночью перестала мучить клаустрофобия, потому что мозг был занят поиском выхода. И нашла его. Выдергивая тонкие нити из ветхой простыни, Лина усмехалась, представляя себе лицо Марка. Как он тогда говорил: не сможет? Марк слишком самоуверенный, Лина все может! Тоненькие и короткие нити клала под подушку. За день удалось скрутить шнурок сантиметров десять длиной. Этого хватит. Осталось лишь решиться… решиться…
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ИЮЛЯ
Бушевала гроза, ветер гнул деревья, гонял плотную стену ливня. Лазарь долго ждал грозы, бродил ночами вокруг психиатрической больницы, не рискуя проникнуть в нее. И вот природа пришла на помощь. Дождь смоет следы, как однажды их замела метель.
В два часа он пробрался к корпусу, заглянул в окно кабинета дежурного врача – только в этом окне горел слабый свет настольной лампы, а женщина спала на тахте, прикрывшись пледом. Лазарь стукнул в окно три раза, она пошевелилась, приподнялась:
– Кто там?
– Сторож. Провода оборвало, откройте, мне щиток посмотреть.
– Какие провода? Какой щиток? – недовольно ворча, она встала.
Лазарь метнулся к входу, достал самопал и слился со стеной. Он давно придумал план, рассчитывал на беспечность. В этом корпусе мало людей, не то что в других, где пациентов много, он почти не рисковал. Едва приоткрылась дверь, потеснил женщину средних лет и сунул под нос самопал:
– Ни звука! Знаешь, что это? Поджига. Полголовы снесет.
115 
