66 
– Ты не знаешь, Луиза, до чего бывает паскудно. Зачем я встретил ее? Мне нравилось быть одному, полагаться только на себя, делать что угодно… Я был… как бы сказать?.. Ну да! Свободным! Знаешь, это можно назвать счастьем. Никому не быть обязанным, ни от кого не зависеть. Не всегда удавалось поесть. А в Париже рылся в мусорных баках в богатых кварталах по ночам. Однажды нашел полкурицы… кто-то выбросил… жлобы. Я был нищим со всех сторон, сейчас тоже, но тогда я жил и дышал. Вдруг встречаю Полин. Она вошла в меня как-то сразу… там, в галерее, внутри дернулось что-то… с тех пор и дергается. Однажды ночью… Это не рассказать, я попробую написать… Только теперь без Полин все не то. Не та земля, не то небо, не та еда, не тот я. Самое паршивое, я знаю, что без нее так и останется не то.
Володька замолчал, тяжело вздохнул, поднял голову и… испугался. По лицу Луизы текли слезы. Вряд ли она поняла смысл слов, сказанных Володькой, но, по-видимому, Луиза обладала тем чутьем, которое способно понять на любом языке, когда человеку плохо, и откликнуться хотя бы слезами. Луиза плакала, потому что жалела Володьку. Он торопливо принялся успокаивать ее:
– Ты чего? Маленькая, глупенькая Луиза, плюнь. Я просто так говорил, лишь бы языком трепать… Ты чего ревешь, дурочка? Ты же все равно не понимаешь! Да нет… это я дурак. Ты-то как раз понимаешь… Ты самая jolie (красивая) на свете, Луиза.
Растроганный не меньше ее, в порыве благодарности поцеловал руку, которую не выпускал, с грязными ногтями, с почерневшими трещинами, поцеловал нежно, как целуют руки матери или близкой женщине. Сентиментально. Володька ужасно сентиментальный, а таковым слыть стыдно, посему обычно надевает маску пофигиста в смеси с простачком. С Луизой можно быть собой… еще с Полин…
Луиза вырвалась и убежала. Сегодня не придет больше. Володька один. Он ненавидит теперь одиночество.
На следующий день после обеда снаружи завизжали тормоза. Еще не открылась дверь, а Володька знал наверняка – это Полин. Луиза приподнялась со стула, разволновалась. Волновался и он. Полин вошла в желтом дождевике, в повязанном на голове и вокруг шеи легком шарфе и солнцезащитных очках, остановилась на пороге:
– Здравствуй, Володя.
Он остолбенел. Холодное «Здравствуй, Володя»…
– Привет, – разочарованно протянул он. – Почему в дверях стоишь? Проходи.
Полин села в кресло, откинулась на спинку, посмотрела на Луизу. Та по обыкновению тут же сбежала. Полин молчала, Володька смотрел на нее, ждал.
– Луиза привязалась к тебе, – сказала Полин, снимая очки.
Глаза уставшие, печальные. Что-то не то, не так… Может, у нее неприятности? Володька присел перед Полин, прикоснулся губами к ладони. После такого поцелуя должна растаять. Полин не таяла.
– Ты обещала приехать через три дня…
– Прости, у меня было много неотложных дел. Как работа?
– Нормально. Сейчас покажу.
Привлек ее, как мечтал, Полин отстранилась:
– Володя… Надо поговорить…
Он сразу потух – угадал, о чем хотела поговорить Полин, интуиция подсказала, что все кончено.
– Понимаешь, то, что между нами произошло… – И она отвела в сторону глаза. – …в общем, так не должно быть… Я виновата и прошу у тебя прощения.
– Может, ты все-таки объяснишь, почему такая перемена? – резко бросил Володька и стал похож на ежа, выпустившего колючки.
– Просто я хорошо подумала.
– А, понятно. Достоевщина наехала?
– Называй как хочешь. Мне тридцать три года, тебе двадцать три…
– Выходит, я виноват, что родился на десять лет позже?
– Нет, виновата я. Я не должна была распускаться. Возможно, сейчас между нами не видно разницы, хотя она видна, но пройдет немного времени, и ты сам убедишься… Тогда мне будет тяжелее, чем тебе сейчас… Я не хочу привязываться…
– Ах, вон ты чего боишься! Что я тебя когда-нибудь брошу? Ты всегда так, заранее выстраиваешь цепь неприятностей?
– Володя, до тебя у меня была жизнь, о которой ты ничего не знаешь. Я прожила нелучший период, от которого не могу освободиться и сегодня. Прошлое на меня давит. Я взрослая женщина, уставшая, и не смогу дать тебе того, чего ты заслуживаешь…
– Мне не надо ничего давать! Отпусти себя, остальное я возьму сам!
– Ты талантливый художник, очень талантливый. Я хочу помочь тебе. Должна же я сделать хоть одно стоящее дело. Когда ты станешь знаменитым – а ты станешь, у тебя есть все шансы, уж поверь мне, – ты по-иному посмотришь на мир. А с меня довольно разочарований, переживаний… Я хочу покоя. Тебе надо сейчас много работать, и ничто не должно отвлекать. Позже устроим твою выставку, я договорюсь. А мы будем считать, что между нами ничего не было. Так будет лучше.
66 
