очень нудно 
23 
За отсутствием под рукой веревок моррону пришлось разорвать одежду на трупах и спеленать окровавленными лохмотьями по рукам и ногам бесчувственного главаря. Из кепки с обломанным козырьком получился замечательный кляп. Моррон не собирался вступать с подонком в бессмысленные дебаты, выслушивать клятвенные обещания «...я больше не буду!» и слезливые мольбы о пощаде. Удары тяжелой ладони по щекам привели Жозеффа в чувство и попутно окрасили кожу его лица в пунцовый цвет.
– Господин Жо очнулся, я рад, – произнес Конт, наблюдая, как парень сначала испуганно вытаращил глаза, а потом задергался, тщетно пытаясь освободиться от пут. – Лясы точить я с тобой не буду, мордой не вышел, но хочу, чтоб ты знал. Твои холуи мертвы. Чувствуешь вонь? Это их телами смердит. Людей от запаха свежей мертвечины воротит, а для бездомных собак это просто зефир в шоколаде. Ты мразь, жалкое ничтожество, бьющее всегда исподтишка и нападающее только на слабых. Не знаю, смыслят ли голодные песики хоть что-то в морали, довольствуются ли они мертвечиной или решат полакомиться и тобой, но надеюсь на их зверский аппетит. Тот, кто по-свински жил, недостоин человеческой смерти. Прощай, некоронованный король помойки! Рад, что наше знакомство продлилось недолго!
Конт довольно улыбнулся и по-приятельски похлопал мычавшего что-то пленника по плечу. Под торжественный аккомпанемент доносившегося со всех сторон собачьего лая старейший в мире безумец покинул место незапланированного ристалища. Ночь приближалась к концу, Диана уже должна была покинуть Гардеж, а значит, настала пора приступить к активным действиям, сделать то, что он должен был сделать.
* * *
Плохо, когда партнер нарушает правила, и совсем ужасно, когда правила эти – не пустая дань формальности, а непосредственно касаются личной безопасности. Конечно, глупо требовать от вампира совсем перестать пить кровь или перейти на пакетики с замороженной плазмой. Это все равно, что человеку всю жизнь питаться просроченными бобовыми консервами да еще вперемешку со слабительным.
Прожив с Мирандой около полугода, Дарк ни разу не мог упрекнуть союзницу-вампиршу в легкомысленности и потере бдительности. Девушка держала себя в узде, то есть баловалась «тепленьким» крайне редко. О том же, чтобы приводить доноров с собой, и речи не шло. Миранда не хуже Аламеза понимала шаткость их положения и не допускала ошибок. Частые переезды из города в город, неустанная беготня от континентальной полиции, имевшей к парочке много претензий, игра в прятки с морронами, вампирами, шаконьесским наемным сбродом и прочими враждебно настроенными личностями, вся эта суета как-то не способствовала беспечному образу жизни. В ночи, когда жажда крови становилась невыносимой, так что компаньонку начинало трясти, Миранда выходила на охоту, но делала это вдалеке от любимого моррона и пожирала лишь тех, за кем числилось множество грешков, благо, что в каждом городе полно подонков, легко ускользающих из ручонок подслеповатого правосудия.
Был бы Дарк человеком, наверное, опасался бы за свою шею, но кровь моррона – яд для вампира. Те кровососы, что пытались им перекусить, умерли в ужасных муках. Правда, за тысячу лет таких дурачков нашлось немного, чуть больше трех десятков.
Мораль, человечность, гуманность и прочая социоерунда никогда не воспринимались всерьез Дарком Аламезом, поскольку являлись слишком расплывчатыми понятиями. Они, словно крапленые карты в игре, которую упорно навязывают людям нечистые на руку политики и оплачиваемые ими журналисты; или как слова писаний Единой Церкви, которые можно трактовать по-разному в зависимости от цели. Когда человек убил человека, то он убийца, этот грех не прощается ни Церковью, ни законом, но когда правительство посылает на секретную миссию зверя-наемника, вырезающего добрую половину охраны иностранного объекта, то это подвиг, о котором громко трубят все газеты.
Несмотря на внешность двадцатичетырехлетнего юноши, Дарк Аламез жил уже около тысячи лет. Счет павших от его руки врагов перевалил за сотню еще девятьсот лет назад. Всего моррон отправил на тот свет три, а может, и пять тысяч душ, но он не считал себя кровожадным монстром, как, впрочем, и героем. Убийство себе подобных – нормальный рефлекс любого живого организма. Тот, кто отказывает человеку в праве защищать свою жизнь, ссылаясь на абстрактные ценности и дырявые законы, способствует целенаправленному превращению человека в раба, в бессильную овцу, которая не в состоянии защитить себя от зубов голодного волка. «Убил одного человека – преступник, около сотни – герой, а послал на смерть миллионы – великая историческая личность!» – вот она, абсурдная аксиома государственной монополии на убийство.
23 
