57 
Не удивительно, что власти разыскивали его. За его поимку даже было объявлено вознаграждение. И однажды, будучи мертвецки пьяным, он попался. Попался по-глупому, затеяв ссору со стражниками. Ему тогда было двадцать два.
Принимая во внимание все его прегрешения, наименьшее, что грозило Герману — это виселица. И он понял это, как только пришел в себя в грязной тюремной камере. Правда, с начала он далеко не сразу сообразил, где находится, на это ему потребовалось несколько секунд. Голова трещала неимоверно, к тому же правое плечо было поранено и кровоточило, верхняя губа была разбита, а левая щека саднила. Видно, стражники не особо церемонились с ним.
— Тысяча чертей! — в бессильной ярости выругался Герман. — Проклятье!
— Я вижу вы очнулись, — раздался позади него голос.
Герман только сейчас обнаружил, что был не один. Его сокамерником был сухопарый мужчина лет сорока, не больше, с прямыми каштановыми волосами и холодными серыми глазами. Судя по всему, он был довольно высокого роста. Манера держать себя, его костюм, правда, немного испачканный и порванный в нескольких местах, все выдавало в нем человека знатного происхождения. Но в отличие от Германа он был прикован к стене массивными кандалами. Видно, его преступление еще страшнее моего, — горько усмехнулся тогда Герман, а вслух довольно дерзко сказал:
— А ты кто такой?
— Я — Руфас, барон фон Зоргский. К вашим услугам.
— Барон? — усмехнулся Герман. — И как же тебя угораздило угодить сюда с таким титулом?
— Скажем так, меня застали врасплох. Я вижу, вы довольно дерзкий юноша.
— Какой есть, — огрызнулся Герман.
— И за что же вас схватили? Хотя, думаю, я знаю ответ. Скорее всего, за воровство.
— Ну и что с того? Мне не приходилось выбирать, как заработать свой кусок хлеба. Вам этого не понять...
— Не спеши судить по внешнему виду, юноша.
— Я сужу так, как мне нравится. И перестань ко мне так обращаться. Здесь не графский замок, а тюрьма, и ты такой же узник, как и я.
— И как же прикажешь к тебе обращаться?
— Можешь звать меня Германом, если уж на то пошло. Хотя, думаю, уже не долго. Вряд ли меня помилуют. Уверен, они уже соорудили виселицу, чтобы повесить меня.
— Я вижу, ты не тешишь себя иллюзиями, Герман.
— Я привык воспринимать жизнь такой, какая она есть, — сухо ответил Герман, прихрамывая прохаживаясь по камере.
Он тщательно изучил все углы, проверил решетки на окнах, но все оказалось бессмысленным. Этот каменный мешок был полностью неприступен. Руфас все это время со скрытой иронией наблюдал за ним. Этот юноша забавлял его, было в нем что-то необычное. Наконец он сказал:
— Я вижу, тебе уже приходилось бывать в подобных переделках.
— Всякое бывало, — фыркнул Герман. Закончив осмотры, он еще раз выругался и сел на свое место. — А что же ты такое натворил, что тебя бросили сюда, да еще и приковали? К чему подобные церемонии с простым узником? Ты что, убил кого-то из знатных или готовил покушение на короля?
— Нет. Эти идиоты, прикрываясь именем Бога, обвинили меня в колдовстве, — холодно ответил Руфас, и в его голосе слышались нотки ненависти.
— У-у, тебе не повезло еще больше, чем мне. Я хотя бы могу рассчитывать на легкую смерть.
— Ты мне нравишься Герман, ты не похож на остальных людей, — усмехнулся Руфас.
— А что с того? Это никак не поможет нам обоим выбраться отсюда.
— Как знать, как знать.
На улице уже стемнело, сквозь зарешеченное окно проникало лишь немного лунного света. Герман уже начал засыпать, когда что-то разбудило его. Она даже не совсем понял, что это было.
Не осознавая того, он подошел к Руфасу. Раздался тихий лязг цепей, сверкнули клыки, в следующий миг они вонзились в шею Германа. Он не мог сопротивляться, да и не стремился к этому. Все это казалось ему нереальным. Последнее, что он увидел в почти полной темноте камеры, так это то, как Руфас разрывает на себе цепи, словно они не из железа, а из бумаги. Потом кто-то поднял его... Больше Герман ничего не помнил, он потерял сознание.
Приходил в себя он медленно, с неохотой. Словно просыпаясь после глубокого сна. Немного прейдя в себя, Герман понял, что он уже не в тюрьме. Он лежал на небольшом диване в богато обставленной комнате. Справа тлел камин, возле которого в массивном резном кресле сидел Руфас. Оперев подбородок на сплетение рук, он смотрел на Германа.
— Как я здесь оказался? — спросил Герман.
57 
