очень нудно 
26 
Оскорбления Тоня не снесла, с ревом подскочила… Как летела в него хрустальная пепельница, он не заметил, но понял по замаху: в него что-то кинули. Увернуться не успел, в лоб врезался увесистый предмет и едва не снес голову с плеч. Беспутный муж покачнулся, механически схватившись за лоб обеими руками, на пол грохнулась массивная пепельница, разлетевшись на мелкие осколки. То, что из глаз летели искры, – мелочь, как и адская боль, но когда Евгений Богданович увидел залитые кровью ладони, тут уж заорал, будто раненый зверь, впрочем, так оно и было:
– Психопатка! Ты могла меня убить!
– И убью! – цедила рогатая жена. – Убью, если ты…
Вот: «если ты!..» То есть она все-таки давала ему шанс, но он не в том состоянии был, чтоб поклясться, мол, больше не буду лобызать голых баб и трахаться с ними, перебил жену, выкрикнув в запале:
– Да я вообще могу уйти!
– Уйдешь, уйдешь, – желчно пообещала Антонина, не испугавшись крови мужа. – Вперед ногами уйдешь! Можешь катиться, мне ты не нужен. Но! Сначала перепиши все предприятия на моего старшего сына. – Старший у нее от первого брака, второй ребенок совместный, ему нет и шестнадцати. – Сначала верни мне мое, тогда и катись в одних штанах с подтяжками.
– Твое?! – возмущенно взревел он, зажимая рану платком. – А кто работал, поставил дело? Я, а не ты…
– Без меня тебя забили бы те же менты. Я обеспечивала тебе «крышу», деньги на бизнес тоже дала я, так что заткнись. Твоя потаскуха поплатится, когда выясню, кто она, а я это выясню. Боком ей выйдут мои кровные тридцать штук и порнография. Спи, где хочешь, а в моей спальне – чтоб духу твоего не было.
Забрав бутылку с рюмкой, Антонина унесла свое растерзанное самолюбие на кухню, перекрыв мужу доступ к холодильнику, значит, он останется без ужина, так как туда по доброй воле не войдет. Евгений Богданович кинулся к зеркалу в прихожей, осмотрел кровоточащую рану и ужаснулся. Будто умелая рука рассекла лоб сбоку саблей, задев и бровь! Пластырь бы… Но домашняя аптечка тоже на кухне, Тонька не зря туда ушла, тем самым отрезала путь и к медицинской помощи. И этому палачу отряда каракатиц он отдал лучшие годы жизни!
В ванной промыл рану, продезинфицировал по краям туалетной водой за неимением йода, подпрыгивал и поскуливал, когда щипало. Приложив чистое полотенце к виску, он вернулся в гостиную и поскользнулся на фотографиях. В сердцах он пинал их ногой, с остервенением цедя сквозь стиснутые зубы:
– Дрянь! Дрянь! Дрянь!..
Он позвонил, София схватила трубку.
– Ага, не спишь, – рассмеялся Артем.
– Как дежурство? – поинтересовалась она, иначе минут десять они будут молчать, ведь по телефону мало чего скажешь. Но когда они вместе…
– Полный застой, – ответил он со стоном. – Скукотища… Заезжал Валентин, следак из прокуратуры, потрепались. Вовчик ему на прощание пожелал покоя и безмятежности, а он замахал руками: «Хочешь, чтоб я без работы остался? Пожелай лучше парочку трупов, а то меня и вас сократят скоро».
София заливисто рассмеялась. Если б было не смешно, все равно рассмеялась бы, потому что влюблена по уши, счастлива до неприличия… Правда, счастье не совсем полное, тем не менее!
– Я чего звоню… – замялся Артем, но человек он решительный, сразу выпалил: – Давай заканчивать с благотворительностью, я хочу возвращаться домой и видеть тебя каждый день. Мне надоело нянчиться с Ликой, а с тобой видеться урывками.
Наконец-то! А ей как надоело!
– Это предложение? – якобы не поняла София.
– А то!
– Почему по телефону?
– Ну, отказ по трубе легче переносится.
– Не дождешься отказа… Извини, я перезвоню.
Черт возьми, Борька! В самый замечательный миг! Просунул голову в собственный кабинет, который оккупировала она, и подозрительно уставился на жену. Пока еще жену, но уже только по документам.
– Кто звонил? – разъедало его любопытство.
Пасет! Значит, интуиция и у него трудится. Но зачем спрашивать, если можно услышать ложь? София привыкла ему лгать, поэтому, не моргнув глазом, выдала:
– По работе. Завтра с утра на телевидение.
– Почему ночью звонят?
– Потому что в основном ночью совершаются преступления, – рассвирепела София, – а у нас дежурят. Не мешай, я еще поспать должна.
Терпит. И терпением своим раздражает. А суть в том, что она его разлюбила, о Борьке вообще речи не идет. Не может человек, пылая нежным чувством к себе, единственному, любить еще кого-то, но сейчас его жалкая рожица вызывала сострадание – более семи лет просто так не выкинешь. София положила ладони на стол, оттопырила локти в стороны, словно собралась встать, но осталась сидеть, давая себе установку вслух:
26 
