очень нудно 
86 
– А... – рассмеялся Валерьян Юрьевич. – Мой большой друг живет в Воронеже, я позвонил ему, он согласился помочь, даже если понадобится предоставить документы, что Панасоник ездил в командировку.
– Ха! – хохотнул Береговой.
Все продумали заговорщики, а он – чертовщина, чертовщина, вот дурак! Береговой был уже у калитки, его догнала Галина:
– Погодите, вам не все рассказали, главное упустили.
– Я слушаю вас.
– Какая-то девчонка хотела продать жене Валерьяна Юрьевича номер автомобиля, на котором уехали убийцы... ну, когда расстреляли джип. Будто бы кто-то видел и убийц, и машину, запомнил номер. Ее бы найти.
– А это не липа? – засомневался он.
– Валерьян Юрьевич считает, она говорила правду, то есть номер знает. Потому что назвала точное количество убитых и убийц, знает, как они выглядели, много назвала подробностей.
– А что жена, родственники?
– Отказались купить номер, да и сумму она запросила ненормальную – сто тысяч евро.
Береговой присвистнул. Хотя чему удивляться? Каждый зарабатывает, как умеет, а тут так подфартило.
– Приметы девчонки есть, в какой стороне ее искать?
– Ничего не известно, кроме того, что ее зовут Лиля.
– Лиля?! – Да он просто содрогнулся, услышав до боли знакомое имя. Наваждение какое-то!
– Вы ее знаете? – оживилась Галина.
– К сожалению, нет, но постоянно слышу это имя. Хорошо, я подумаю над этим. До свидания.
Он попросил сесть за руль Женю, сам же упал на пассажирское место, чему-то усмехнулся.
– Вы довольны, Константин Михайлович? – заметил Женя. – Долгонько пробыли там. Что выяснили?
– Панасоник и его дочь вне подозрений, но дали наводки, я должен их обдумать. А ты достань фотографию Лилии, срочно.
– Да не приезжала она в офис, «Параллельный мир» был закрыт весь день.
– Ничего, завтра приедут. Женя, мне нужен снимок Лили.
– А вы чем займетесь завтра?
– О, друг мой, у меня забот полон рот. – Он повернулся ко второму оперативнику, сидевшему сзади. – Завтра ты со мной, покажу женщину, за которой будешь вести наблюдения. Женя, как только добудешь фотку Лили, сядешь на хвост зятю Валерьяна Юрьевича.
Береговой открыл окно, вдохнул с наслаждением вечерний воздух. До чего ж хорош переход от весны к лету, мягкий, безветренный, умеренное тепло днем и умеренная прохлада ночью. Константин Михайлович любил во всем умеренность.
Несмотря на храп, сотрясающий стены, Галина уловила: крадется. Она села на кровати и беззвучно захохотала, с трудом выговорив:
– Что вы, как привидение, по дому бродите?
– Уф, испугала, – присаживаясь на кровать, сказал Валерьян Юрьевич. – Я думал, ты спишь.
– Врасплох меня хотели застать?
– Ну, хотел, да. Что ты все смеешься, смеешься? Я смешон, глуп, на дурака похож?
– Вы очень смешной... Ай!
Без предупреждений и подъездов Валерьян Юрьевич завалил ее на спину, улегся рядом, да так быстро, что Галина моргнуть не успела. А он еще и одеяло натянул на себя, и руками обхватил ее, по дыханию на лице она определила, что до греха совсем недалеко.
– Валерьян Юрьевич! – упираясь в его плечищи, панически зашептала она. – Папа проснется, придет сюда, увидит...
– Не придет. Его пушкой не разбудишь, я проверял. Он же тайком от тебя самогонку пил, это снотворное покрепче таблеток. Галочка...
– Вы с меня все одеяло стащили!
– Я лучше всякого одеяла согрею. Галя! Тебе же сорок лет!
Галя перестала упираться, поменяла тон на обыкновенный, житейский:
– Знаешь, Валерьян, не хочу привыкать, отвыкать потом тяжело.
– Галочка, милая, отвыкать не придется, клянусь. Хочешь, землю съем?
– Ешь.
– Так где ж ее взять? Поблизости нет.
– За окном. Сразу.
– Нет, дорогая, ты меня потом не пустишь. Галя, землю завтра съем... не мучай меня... и себя... Сколько там той жизни осталось? Но лучшее впереди, сейчас...
А ничего не осталось. Большая часть жизни прожита, в меньшей половине светит старость, одиночество, немощь, короче, унылое существование. Нерастраченная любовь уйдет в никуда, останется сожаление, что все могло бы быть по-другому, но не случилось. Это последний шанс как у Галины, так и у него. А вдруг получится, вдруг прибежит неуловимое счастье и откроет то, чего оба не знали?
Рассвет вторгался в окошко, но Валерьян Юрьевич так и не сомкнул глаз, он чувствовал себя юнцом и наконец-то жил, как хотел и как умел. Утомленная Галочка тихо спала, перед новым днем и Панасоник перестал тревожить безобразным храпом таинство ночи, замерло все вокруг. Уходить не хотелось, но было надо. Третий лишний (имеется в виду Панасоник), его место пока в сторонке. Но как же уйти просто так, без напоминания? Напоминание о себе необходимо оставить, чтоб Галочка знала: не приснилось, не привиделось, все, что было, – надолго, а не временно.
86 
