очень нудно 
27 
Военный трибунал судил наемника не как полковника вражеской армии, а как бывшего герканского лейтенанта, дезертировавшего пять лет назад. Сколько Тальберт ни пытался доказать высокому суду, что нельзя считать изменой родине уклонение от сбора урожая свеклы, его красноречивые аргументы не были восприняты всерьез. Как ни странно, а от позорной смерти в петле его спасло вмешательство имперского генерала.
Еще в самом начале военной карьеры Тальберт случайно стал свидетелем нападения шайки разбойников на карету богатого вельможи. Будучи честным наемником, а не мародером, он встал на сторону жертвы, за что и получил в благодарность несколько золотых по окончании схватки. Маленькое дорожное приключение забылось солдатом удачи сразу, как только закончились заработанные деньги, но, к счастью, граф Фредерис Арно не забыл лица своего спасителя.
Шею Тальберта вынули из петли всего за несколько секунд до того, как должна была оборваться барабанная дробь, а его сапоги беспомощно заколыхаться в воздухе. Высокопоставленный заступник не ограничил свою благодарность помилованием. Через пару недель Тальберт надел новенький черный мундир имперского лейтенанта и принял под командование эскадрон.
С этого момента для заново родившегося солдата началась другая, тихая и размеренная жизнь. За семнадцать лет службы в имперской кавалерии он участвовал всего в трех незначительных пограничных конфликтах, причем в двух из них даже ни разу не вступил в бой.
Инородцев, тем более бывших вольных наемников в Империи не любили, поэтому и карьера Арканса текла вяло и размеренно. В ней было всего два значительных события: повышение до капитана и перевод в гвардию. Для кого-то, может быть, это и много, но не для талантливого командира, уже в двадцать семь лет щеголявшего в полковничьих эполетах.
Давно вышедший в отставку, но не забывший о судьбе Тальберта граф Арно порекомендовал его своему близкому другу, герцогу Лоранто. Несмотря на сомнительное прошлое протеже, главный казначей заинтересовался личностью капитана и предложил ему должность помощника начальника его личной охраны. Формальное понижение в должности с лихвой компенсировалось деньгами и повышением положения в обществе. Перевод Арканса вызвал искреннее удивление сослуживцев. Никто не мог подумать, что безродный офицер с позорным клеймом «бывший наемник и дезертир» получит хорошую должность при дворе.
И все же Тальберту не нравилась его новая работа, хотя она была не только лучше оплачиваемой и престижной, но и чрезвычайно простой: ходить по пятам за герцогом и следить, чтобы никто из придворных или пугливых клерков Казначейства не наступил бы ему ненароком на ногу. Бывшего гвардейца раздражало все: уродливая форма ярко-красного цвета, походившая скорее на костюм шута, чем на обмундирование солдата; чванливость и бахвальство охранников, попавших на хорошее место неизвестно за какие заслуги, интриги, плетущиеся буквально всеми, даже прачками и поварятами, и многое, многое другое…
Но верхом придворного идиотизма, по мнению бывалого солдата, была та поспешность и нервозность, с которой в самый неподходящий момент давались весьма странные, порой просто абсурдные поручения.
Дежурство Тальберта в тот день закончилось около семи часов вечера. Распустив охранников по домам и передав пост самому Хорну, начальнику охраны, Арканс хотел наконец-то избавиться от ненавистной формы и отправиться в город на карнавал, устроенный столичными властями в честь рождения четвертого сына Императора. Конечно, повод для празднества был не ахти, тем более что новорожденный навряд ли когда-нибудь займет престол, но богатый столичный люд не жалел денег, чтобы лишний раз показать свою раболепную преданность двору и государю. Ничтожность повода компенсировалась изобилием дармовых яств на уличных столах и красивым карнавальным действом, на которое городские власти тоже не поскупились.
И вот в самый последний момент перед уходом его догнал Бертрат, щуплый, курносый отпрыск какого-то благородного семейства, ходивший у герцога в секретарях, и, пыжась от важности, сообщил, что у него для Тальберта срочное поручение от САМОГО господина Лоранто.
Предчувствие, что вечер испорчен окончательно и бесповоротно, возникло еще до того, как Тальберт сорвал сургуч и распечатал конверт. Всего пара фраз, выведенных на листе гербовой бумаги небрежным почерком, заставили Арканса возненавидеть хозяина.
27 
