очень нудно 
58 
Щеки Моники были мягкими и теплыми. Они терлись о густую, колючую бороду, доставляя Пархавиэлю несказанное наслаждение. Длинные волосы девушки приятно щекотали лицо и обнаженные плечи гнома. Упругое нежное тело извивалось в его крепких объятиях, послушно отзываясь на каждое движение грубых рук и стремясь слиться с мужчиной в единое целое. В эти сладкие, упоительные минуты гном позабыл обо всем, даже о собственной смерти. Не существовало ничего, кроме тела любимой и ее ласкающего слух, нежного голоса.
– Милый, ты самый лучший, самый красивый! – шептала Моника, прижавшись влажными теплыми губами к уху гнома. – Зачем ты уехал, зачем оставил меня?! Я скучаю, мне плохо, плохо без тебя!
– Но ты сама…
– Молчи! – Девушка еще крепче прижалась к гному и властно закрыла его изуродованные губы красивыми, тонкими пальцами. – Это были только слова, слова ничего не значат. Разве ты не знал, что женщины всегда говорят одно, а подразумевают совершенно другое, кричат «Нет!», а думают «Да, да!».
Внезапно Моника отпрянула от него и сильно ударила ладонью по щеке.
– А ты, ты клялся мне в вечной любви, а сам, мерзавец, бросил меня! Предал в самый трудный момент, когда молодую, наивную девушку окружало столько соблазнов. Отпустил, ушел, отказался от борьбы! – кричала в припадке истерики женщина, хрипя и картавя, брызгая слюной и яростно размахивая руками.
Лицо разъяренной женщины перестало быть красивым, а ее нежная кожа и пышные формы уже не вызывали у гнома желания. Его рассудок охватили злость, отвращение и необъяснимое чувство брезгливости. Пархавиэль закрыл глаза и крепко сжал кулаки, силясь не поддаться искушению и не ударить еще недавно обожаемую им женщину.
Истеричные крики Моники достигли апогея громкости и бранности, а потом внезапно стихли, сменившись тишиной и успокаивающим журчанием воды. Кожа Пархавиэля ощутила приятные прикосновения теплой влаги, и гном осторожно, боясь новых сюрпризов разыгравшегося воображения, приоткрыл щелочки глаз.
Ни беснующейся Моники, ни огромной кровати, на которой гномы только что предавались безумной страсти, уже не было. Пархавиэль лежал в небольшом, выложенном из камней бассейне, медленно заполняемом струйками горячей воды из трех узких труб, украшенных на концах головами неизвестных гному животных или, быть может, птиц. Точно он не знал, да и не задавался этим вопросом. Уставшие мышцы тут же расслабились, суровое лицо гнома озарило умильное выражение засыпающего после сытной кормежки младенца, а глаза начали закрываться сами собой, повинуясь томной дремоте и размягчающей тело ласке теплых паров.
Тихий плеск воды и мягкие прикосновения к распаренной коже нежных кончиков пальцев заставили Пархавиэля очнуться. «Моника!» – слетел с его губ радостный крик, но тут же оборвался, застрял в горле, чуть ли не задушив пораженного гнома.
Рядом с ним в воде сидела обнаженная незнакомка. Мокрые волосы, ниспадающие на красивую грудь черным шлейфом, не только не скрывали прелести девичьей фигуры, но, наоборот, подчеркивали их, пробуждая желание и вызывая восхищение божественной красотой смуглого человеческого тела. Легкая улыбка сочных, манящих губ и игривый блеск больших карих глаз мгновенно покорили гнома, лишив его способности задавать глупые, никому не нужные вопросы: «Кто ты?», «Откуда взялась?», «Чего надо?» Мозг Пархавиэля окончательно распрощался с логикой и погрузился в бездонный океан ощущений.
– Моника?! – удивленно пропела незнакомка, плотно прижавшись к гному всем телом и ласково гладя мускулистую, волосатую грудь. – Нет никакой Моники. Она тебя недостойна. Капризная, глупая девчонка не смогла оценить такого мужчину! Забудь о ней, как о кошмарном сне! Больше не будет ни скандалов, ни упреков, ни истерик. У тебя есть мы, мы не позволим расстраивать тебя по мелочам!
– Кто «мы»? – едва слышно прошептал Пархавиэль, бессильно качаясь на волнах наслаждения.
– Мы это мы, а ты – самый лучший, самый красивый, ты – наш господин!
Снова послышался тихий плеск. К несказанному удивлению и радости гнома, в бассейне появились еще две обнаженные женщины. Они смеялись, шептали нежные слова, приводящие на грань исступления и потери рассудка, холили его маленькое, крепкое тело, залечивая ласками глубокие душевные раны и зудящую боль растянутых мышц.
Как прогорклый огурец портит самое изысканное яство и заставляет гурмана недовольно морщиться, так и блаженство Пархавиэля было внезапно испорчено раздражающими обоняние запахами протухшей капусты и 1 прогнивших пищевых отходов недельной давности. Гном чертыхнулся и открыл глаза.
58 
