88 
«Я проклят, я точно проклят! – ужасался Пархавиэль, слизывая кровь с уколотого портняжной иглой пальца. – Сначала фортель Моники с отменой свадьбы, затем гибель отряда, скитания, потеря друзей, безумные выходки акхра, не дающего мне спать по ночам, позор, изгнание, пытки и вот теперь это…»
Гном с отвращением отбросил в сторону многострадальные обрезки тряпок, из которых уже битый час пытался скроить себе простую, без узоров и прочих изысков рубаху. «Не могу я, не умею и не хочу учиться! Я солдат, а не портной!» – горячился гном, пытаясь найти хоть какую-то отговорку, чтобы закинуть ненавистные человеческие обноски в дальний угол комнаты и со спокойной Душой лечь спать.
Еще недавно, когда они с Мартином только вошли в гостиничный номер, Пархавиэль надеялся, что маг поленится выполнить данное им обещание и, вместо того чтобы бегать по гостинице в поисках старых тряпок и портняжных инструментов, просто наколдует одежду. Однако мечты развеялись, когда Мартин вернулся с двумя большими мешками, в одном из которых были порванные обноски, а в другом стоптанные башмаки. Гордо вручив обомлевшему Пархавиэлю набор иголок, нитей и ржавые ножницы, маг вывалил на пол возле кровати содержимое обоих мешков и, сославшись на важные дела, тут же удалился.
– Да, да, как же… так я тебе и поверил… – обиженно прошептал Пархавиэль вслед скрывшемуся за дверью Мартину. – Какие могут быть на ночь глядя важные дела; тайная встреча с заезжей магичкой или компания разгульных сельских девиц?!
Латать дыры и накладывать заплаты на кожаные штаны Пархавиэль научился в походах. Ставить набойки и прибивать к сапогам оторванные подошвы – тоже было неотъемлемой частью караванной жизни, поэтому и не заняло много времени. Облачившись в собственноручно укороченные и залатанные кожаные штаны дикого красно-коричневого цвета, Пархавиэль примерил сапоги, внимательно оглядел себя со всех сторон и, явно удовлетворенный результатом тяжких трудов, звонко похлопал ладонями по толстому животу. Дело оставалось за малым: скроить из двух дюжин разорванных холщовых рубах всего одну, но целую. Вот тут-то и начались муки творчества…
Непослушная иголка постоянно выскальзывала из огрубевших, привычных к топору рук, нитки путались и рвались в самый неподходящий момент, а уж если Пархавиэль решался что-то отрезать, то линии непременно шли вкось и виляли сумасшедшими зигзагами. С трудом сшитая рубаха не дожила даже до первой примерки, гном только взял ее в руки, как сразу же стало ясно, что левый рукав в два раза короче правого, а ворот пришит где-то на пупке.
Не на шутку разозлившись, неумелый портняжка покромсал свой шедевр на мелкие лоскутки, а потом просто не оставалось ничего другого, как сшить из мелких разноцветных и разноформенных лоскутков что-то наподобие покрывала с прорезью для головы.
Именно за этим кропотливым занятием и коротал Пархавиэль время, сидя на подоконнике открытого окна. Красный овал солнца медленно скрывался за горизонтом, в воздухе начинало веять прохладой и свежестью. Наступала ночь, время суток, воспетое влюбленными и трубадурами, время романтики и чудес, страха перед неизвестным и внезапных смертей…
В комнате царил полумрак. Пять горевших свечей стоявшего на столе канделябра могли осветить лишь малую часть огромного пространства, погруженного в зловещую темноту: стол, кресло, софу и двух человек. Оба хранили молчание и думали о своем: она лежала на софе и читала письмо, а он терпеливо ждал, лишь изредка теребя края мантии тонкими, как у менестреля, пальцами.
Женщина грациозно растянулась на мягких подушках, подобно дикой кошке, отдыхавшей после удачной охоты. Изгибы красивого тела были пленительны и могли свести с ума любого, даже самого стойкого к женским чарам мужчину. Тонкая ткань полупрозрачного черного пеньюара подчеркивала белизну нежной кожи и соблазнительно выставляла напоказ самые сокровенные, интригующие участки тела. Красивое, волевое лицо и длинные пряди черных волос, ниспадающих плавными волнами на упругую грудь, завершали портрет томной соблазнительности, написанный рукой самой великой природы.
Графиня была красива, расчетлива и умна. Это убийственное сочетание качеств позволило ей добиться многого в жизни. Одной из самых легких и мимолетных побед стала привязанность к ней филанийского короля. Однако мужчина, сидевший в кресле напротив, буквально на расстоянии вытянутой руки от обольстительного тела фаворитки, был далек от агонии возбуждения и приступа дикой, необузданной страсти. Его грудь вздымалась ровно, а лицо выражало полное безразличие и даже снисходительное презрение к наивной попытке графини смутить его видом обнаженных прелестей.
88 
