очень нудно 
49 
– А ты мне, кажется, нравишься, – говорит он Дециму.
– А ты – мне.
– Как тебя звать?
– Децим.
– Децим, ты храбрый воин?
– Да.
– У тебя есть шрамы?
– Есть. Много. В паху и на заднице.
– На заднице? Бежал, что ли?
– Нет, ко мне подкрались сзади.
Гилл криво усмехается. Проводит рукою по своему лицу – крест-накрест.
– У меня тоже шрамы, – говорит он.
– Мечом, что ли?
– Нет, кнутом.
Децим не представляет себе, как это можно кнутом. Он что, острый, как нож, что ли?
– Нет, – поясняет Гилл, – горячий, как огонь.
– Ты пей, наверстывай, – говорит Децим.
Гилл и сам знает, что надо выпить. Рабы знают не меньше господ, между прочим. Это только господа думают, что рабы ничего не понимают. Как бы не так!
– Ты мне нравишься, – говорит Децим.
– И ты – мне, – отвечает Гилл.
– Слушай, Гилл: я буду пить с тобой. Мы будем много пить. Так надо мне. Потому что, значит, вот здесь – любовь. Моя Коринна – в сердце моем. Я убью ее или заставлю полюбить меня.
– Лучше убей, – советует Гилл.
– Зачем?
– Убей. Так будет лучше. Поверь мне.
Децим удивлен. Взять и запросто убить?
– Да, Децим. Запросто.
– О боги! Что ты мелешь, Гилл?
– Убить! – повторяет Гилл.
– Кого убить?
– Твою эту… Как ее?.. Коринну.
– Зачем?
– Так лучше.
Гилл упрям: раз сказал убить, значит, так надо. Но это же не доказательство. Это просто слова.
– Слова? – говорит Гилл. – А ты знаешь, что господа убивают словом? Скажут, и тебе – каюк!
Децим требует холодной воды. Побольше холодной воды. Для себя. И для Гилла. Надо остудить себя. Надо понять, зачем убивать Коринну. А для этого нужна вода. Она омывает мозги. Это полезно.
– Не буду, – говорит Гилл.
– Выпей воды.
– Не буду, Децим. Я трезв. Слишком трезв. Я лучше выпью вина.
– Тогда пей вино!
Децим тоже пьет вино. И приступает к делу.
– Гилл, – говорит он с места в карьер, глядя Гиллу в глаза, – убей одного человека.
– Кого? – удивляется Гилл.
– Одного человека.
– Коринну твою?
– Нет. Скажу кого.
– Зачем?
– Ради меня.
Гилл смотрит на него долгим взглядом.
– Хорошо, – говорит он просто, словно речь идет о том, сорвать айву или не сорвать с дерева.
– И мы с тобой будем братьями…
– Хорошо, Децим.
– На всю жизнь…
– Согласен, Децим. Я одинок в жизни. Как перст.
Как быстро согласился этот слуга. Даже не раздумывает. Вот это здорово! Впрочем, он не знает кого. Надо же сказать кого. Назвать имя.
– Но можно и не убивать, Гилл.
– Хорошо.
– Можно привести его живьем.
– Хорошо, Децим.
– Можно даже указать, где он. Этого тоже вполне хватит.
– Согласен, Децим.
Центурион настораживается: ему не нравится, что этот Гилл согласен на все. Он не раздумывает. И даже не спрашивает кого. Децим полагает, что приспела пора открыть Гиллу все.
– Вот что, Гилл.
– Слушаю.
– У меня есть деньги для тебя.
– Не брешешь?
– Клянусь всеми богами!
Гилл оживляется. Правда? Деньги? И много ли? Сколько?
– Пять тысяч сестерциев.
– Это цена предательства? – спрашивает Гилл.
– Разве мало?
– Ты будешь торговаться, Децим?
– Нет, Гилл. Сколько же?
– Гм… Сколько? – Гилл молчит и спрашивает, помолчав: – Кого я должен предать?
Надо рубить. Надо рубить наотмашь. Только так! И Децим рубит:
– Сульпиция!
Нет, Гилл не подскочил от удивления на грязной скамье. Не ахнул. Не вздрогнул. Нет, он даже и бровью не повел. Наверное, и раньше догадывался. Будто ему уже предлагали это.
– Сульпиция! – повторяет Децим.
– Слышал, – промычал Гилл.
– Твоего господина.
– Тридцать тысяч, и я укажу, где он, – говорит тихо Гилл. – Я приведу тебя, и ты возьмешь его голыми руками.
– Согласен, Гилл.
– Голыми руками…
– Идет, Гилл!
– Как птичку в гнезде…
– Очень хорошо.
Гилл пригубил вино. Еще раз. И еще раз. Он говорит:
– Я не спрашиваю, по чьему приказу ты действуешь…
– Ты умница, Гилл.
– И не хочу знать!
– Еще пять тысяч за это!
– Не хочу думать, что над тобою Сулла.
Децим остолбенел.
– Не бойся, Децим! Мы же теперь как братья.
– Это правда, Гилл.
– Я укажу, где он.
– Когда, Гилл?
– Завтра. В это время. Здесь же.
– Хорошо, Гилл.
– Деньги завтра же, Децим.
– Разумеется.
– На бочку! – Гилл хватил кулаком по столу.
49 
