3 
«Но все ж я с ним расквитался! Получил, верзилушка, полный расчет, да еще и впрок огреб! Поостережется впредь кувалдищами своими размахивать!» – злорадствовал Дитрих, вспоминая, насколько страдальческую рожу скорчил грузный и грозный обидчик, когда ему на коленку опустился тяжелый, кованый каблук сапога. Впрочем, уже через миг на потной физии ненавистного вражины возникло еще более жалостливое выражение, и виной тому был добротный дубовый табурет, вонзившийся острым углом в массивную ключицу досадной ошибки мироздания. Наверняка матушка-природа хотела вначале создать быка или даже целого вепря, но затем почему-то передумала и на скорую руку слепила из груды костей и мяса огромное, уродливое существо, лишь отдаленно напоминавшее человека.
Пальцы разбойника с силой надавили на опухший бок, да так, что его губы сжались, а из мгновенно сузившихся глаз едва не потекла скупая мужская слеза. Боль хоть штуковина и неприятная, но далеко не всегда враг! Она причиняет муки (в данном случае вполне терпимые), но зато частенько и вознаграждает раненого. В считаные секунды сон как рукой сняло, и это стало призом, ради которого Дитрих был готов надавить на свои поврежденные ребра не один, а бесконечное число раз. Дремать в засаде не только неразумно, но и опасно, даже если дорога пуста, рядом караулит верный напарник, а сам ты сидишь в густых кустах и совершенно не виден с дороги. Во время «дела» случайностей бывает много, и каждая из них претендует на звание «роковой»!
Несмотря на томящую жару, застегнув куртку аж под самое горло, Дитрих оправил съехавшую во время дремоты одежду и немного подвинулся вбок, чтобы сменить положение и размять затекшие члены. Близился полдень, а дорога по-прежнему оставалась пустой. По ней с самого утра не проехало ни одной кареты, и даже ни один жалкий всадник не проскакал мимо их с Марком укрытия. Крестьянские телеги были не в счет, они пользовались у парочки разбойников привилегией полнейшей неприкосновенности. Обирать тружеников полей разумные лиходеи не желали не из-за соображений благородства и высоких моральных принципов, а по двум весьма прозаичным причинам: с них не так уж и много можно было взять, да и к тому же деревенский люд являлся, пожалуй, единственным союзником лесных грабителей. У крестьян можно было дешево запастись провизией и выменять всякую мелочь из отобранного у господ барахла на простую, но добротную, носкую одежду. Дородные деревенские девки были куда сговорчивей чопорных горожанок, да и к гостинцам были менее требовательны. Одним словом, с кем с кем, а уж с жителями окрестных деревень Дитрих с Марком не хотели ссориться. Даже если бы в то утро среди дюжины подвод, прогрохотавших по дороге в город, и попались бы один-два зажиточных мужичка, везущих на рынок товары, которые, при определенной степени допущения, можно было бы счесть достойной добычей, разбойники не напали бы.
Говорят, что лесные обитатели любят пересвистываться или умело подражают пению птиц. Парочка независимых лиходеев не желала утруждать себя утомительными тренировками, подражая щебетанию или вою дикого зверья, а вместо этого разбойники предпочитали держать друг дружку в поле зрения, как во время сражения, так и до него. Правда, Дитриху редко когда удавалось приметить, где именно среди зеленого моря листвы притаился его проворный компаньон. Марк был искусным мастером маскировки, и никому, кроме разве что его подельника, не было известно, как получается у паренька оставаться незамеченным там, где и прятаться-то, собственно, негде. Кроны растущих на опушке леса деревьев были раскидистыми, изобиловали множеством разветвляющихся веток, но сам лиственный покров был недостаточно плотен, чтобы скрыть фигуру даже щупленького человечка. Тем не менее Дитрих знал, что его верный товарищ по грабежам, гуляньям и дракам притаился сейчас где-то наверху; но так же и был уверен, что если он обернется и начнет пристально вглядываться в замысловатое переплетение листвы и веток, то все равно не обнаружит темно-синего, рваного под мышками и протертого на локтях камзола проворного компаньона. У Марка был дар, редкая врожденная способность, бывшая не только благом, но и проклятьем порою угрюмого и злого, а порой и задорного, душевного паренька. Настроение юного разбойника менялось так же часто, как грозовые тучи застилали сплошной темно-серой пеленою голубое небо Геркании, то есть как минимум пару раз за неделю, всегда внезапно… и без последствий при этом обычно не обходилось.
3 
