очень нудно 
246 
– Вы что, Софья Александровна, почему так смотрите?
– Михаил Юрьевич отдал тебе свои книги?.. Саше он тоже подарил книги.
– То есть как?
– Сказал: когда Саша вернется, они ему пригодятся.
– И много книг он ему подарил?
– Посмотри в шкафу.
Варя открыла шкаф, все книги издания «Academia», начиная с выпусков двадцатых годов. Серия «Вопросы поэтики»; Жирмунский, Томашевский, Эйхенбаум, Тынянов, Гуковский, Виноградов. Никого, кроме Тынянова и Виноградова, Варя не знала, не читала. Серии литературных и театральных мемуаров, собрания сочинений Анри де Ренье, Жюль Ромена, Марселя Пруста, Гофмана, серия «Сокровища мировой литературы», Варя видела эти книги у Михаила Юрьевича, они были оформлены с большим вкусом. Две полки заняли книги по истории… Почему он все отдает? Как понимать этот жест, что он означает? Михаил Юрьевич опасается обыска, ареста? Но в книгах ничего криминального нет. Тем более из некоторых вырваны предисловия «врагов народа». Странно и тревожно все это.
– Михаил Юрьевич сейчас дома?
– Пальто на вешалке, значит, дома.
Варя постучалась к нему.
– Да, да, войдите!
Михаил Юрьевич поднялся с кушетки, где лежал одетый, поискал на тумбочке пенсне, нащупал ногами шлепанцы.
– Вы нездоровы?
– Нет, нет, что вы, просто прилег. – Он встал, оправил помятый плед, неловко, не попадая в рукава, надел домашнюю куртку.
И пока он одевался, надевал пенсне, натягивал куртку, Варя внимательно оглядела комнату: пустые полки, на которых раньше стояли книги, сразу придали ей нежилой вид.
Михаил Юрьевич сел за стол, кивнул головой, приглашая сесть и Варю.
Устроившись в кресле и глядя на Михаила Юрьевича, она спросила:
– У вас что-нибудь случилось?
– С чего вы взяли? – Он не поднимал глаз.
– Михаил Юрьевич, у вас что-то случилось, – настойчиво повторила Варя.
– Милая Варенька, что у меня может случиться? Не забивайте себе голову.
– Почему вы раздаете свою библиотеку? И Саше тоже подарили книги.
– Саша интересуется историей французской революции, даже в ссылке что-то пописывал, – мне об этом говорила Софья Александровна, – он очень способный мальчик, вот я ему и отдал книги по истории. Пусть читает, и вы читайте, когда-нибудь будете вспоминать… Жил такой старый чудак Михаил Юрьевич, своих книг не написал, собирал чужие и нам оставил.
Варя прошлась по комнате, остановилась перед Михаилом Юрьевичем.
– Скажите мне правду, вы больны чем-то серьезным?
Он отрицательно помотал головой.
– Ничем, абсолютно ничем.
– У вас неприятности на работе? Они связаны с переписью?
Он пожал левым плечом, всегда приподнимал только левое плечо.
– У кого их нет, Варенька?
– Неприятности у всех, кого ни спроси, – подхватила Варя, – все раздражены, обозлены, подсиживают друг друга, равнодушны к чужому несчастью, некоторые даже злорадствуют: «Ах, посадили, так и надо, не вреди, не будь врагом!» Пусть арестовывают, пусть расстреливают. Ужас какой-то!
– К сожалению, – Михаил Юрьевич говорил отрешенно, не глядя на Варю, казалось, сам себе говорил, – к сожалению, цели революции забываются, насилие остается, превращается в террор, требует все новых и новых жертв.
Он наконец поглядел на Варю:
– Диалог превратился в мой монолог. Старики болтливы.
– Михаил Юрьевич! Я не хочу, чтобы вы называли себя стариком!
– Я потерял мысль. Стал рассеянным, все забываю.
– Вы сказали о том, что террор требует все новых и новых жертв.
– Да. Да, правильно. Идеалисты верят, что с помощью террора можно созидать, этим пользуются негодяи, мерзавцы, они осуществляют террор, а потом распространяют его и на самих идеалистов, истребляют их, присваивают себе их лозунги. На крови нельзя построить счастливое и справедливое общество. Вот и все, Варенька. В такое время, к сожалению, мы с вами живем. И отсюда неприятности, у кого большие, у кого меньшие.
– Революция была нужна?
– Ну, – Михаил Юрьевич опять приподнял левое плечо, – так вопрос ставить нельзя. Революция – это стихия, но она выдвигает вождей, они обязаны вовремя перевести ее на путь мирных реформ, пресечь эксцессы. Не всегда вожди бывают на уровне этих задач. Я не снимаю с Ленина вины за многое: с момента революции и до начала двадцать третьего года страна потеряла минимум восемь миллионов человек. Но уже в двадцать первом году Ленин увидел, что на путях насилия новое государство не построишь. И наметил другой путь развития. Но Ленин умер. Пришел Сталин.
246 
