86 
— Я и не притворяюсь, морда фашистская!
На то что гнусавого обозвали фашистом, он никак не отреагировал. А остальные в количестве четырёх человек, стоящие в комнате, только хмыкнули. Мда... выходит тоже знатоки языков и поняли, что именно я сказал. Первый, ухватив меня за шкирку, рывком перевёл с лежачего положения в сидячее. На такое обращение, организм отреагировал правильно и меня, в соответствии с диагнозом о лёгком сотрясении, прицельно вырвало в сторону гнусавого.
— Ш-шит!!
Тот проворно отпрыгнув, непроизвольно ругнулся по-английски, окончательно подтверждая мои предположения про лимонников.
— Сэм, ты его так не дёргай, а то он нам здесь всё заблюёт. До вечера нюхать вонь этой свиньи я не хочу.
— Не надо было его с такой силой бить по голове!
— А ты что, хотел, чтобы он нас всех там положил? Я и так удар сдерживал...
С непонимающим видом переводя глаза с одного на другого, слушая якобы незнакомую речь, я улыбнулся и с жаром спросил:
— Так вы не немцы? Союзники да? Французы? Ф-ф-ух! А я думал это гестапо... Тогда почему меня связали? Вы же со мной по-русски говорили и выходит, знаете, что я не немец.
Гнусавый, которого стоящий возле окна здоровяк назвал Сэмом, оскалился, показывая жёлтые лошадиные зубы:
— Мы конечно знаем, что ты русский. И даже зачем ты и твои дружки прибыли во Францию тоже знаем. Собирались договориться с бошами за нашей спиной? Молчишь? Ну-ну... Ничего, ночью мы тебя вывезем с материка, а у нас ты всё расскажешь.
— Вы что ребята — охренели? При чём тут — за вашей спиной? Насколько я знаю, переговоры шли о выкупе некоторых наших людей, находящихся сейчас в концлагере под Мюнхеном. Мы три чемодана денег для этого привезли. Я, обычный охранник и имён их не знаю, но деньги видел сам. У нас с моим командиром и была основная задача охранять эти фунты.
Видно слова про охранника и деньги, были для англичан неожиданны. Сэм, нависнув надо мной, отрывисто спросил:
— Как твоё имя?
Не моргнув глазом, я представился именем сопровождающего из охраны:
— Старший лейтенант Олег Михеев.
— Годдем!
Желтозубый опять ругнулся, но взяв себя в руки, подозрительно спросил:
— А почему ты нам это всё рассказываешь Михеев? Разве эти сведения не являются секретными и ты как коммунист не должен хранить тайну?
— Должен. Только я ещё и реалист. Если начну запираться, то вы из меня если не здесь, то на вашем острове всё равно всё выбьете. А так может быть хоть какой-то шанс остаться в живых. Тем более, особой тайны в выкупе пленных, не вижу...
Вроде бы удовлетворённый ответом, Сэм выпрямился и, обращаясь к остальным, сказал:
— Дьявол, этот красный конечно врёт — какой он охранник без оружия? Вспомни, огонь вёлся только из «Стэна», а будь у него пистолет, мы бы сначала пистолетные выстрелы услышали. Дик, ты что скажешь?
— Скажу, что парень не дурак, с оружием по городу ходить. Слишком это опасно — он ведь не в Москве. То есть, русский, в начале действовал голыми руками. А я ведь сразу говорил, что дипломат не может быть таким прытким. Это точно — боевик из НКВД. Смотри сам, он вчера играючи положил семерых французов и если бы не мой трюк с гранатой, убил бы их всех.
— Лягушатники вообще были готовы разбежаться после первого выстрела, да и бойцы из них как из тебя танцовщица кабаре... Но ты прав, подготовка у парня специфическая. С другой стороны, хоть он и охранник, только ведь глаза у него есть? Что-то видел, что-то слышал, о чём-то догадывается. Так что шефу придётся удовлетвориться им. Тем более, мы вообще в последний момент успели. Из-за того чёртова «мессершмидта», целых два дня потеряли...
Я слушал, как они переговариваются и на душе было крайне муторно. Если меня переправят в Англию, то всё... Разговорить можно любого, как бы он не брыкался и не изворачивался. Так что, лишившись ногтей и с отбитым нутром, я им один хрен всё расскажу. Даже сам не желая этого. Кому как не мне знать, про потрошение пленных... А эти, из Интиллидженс Сервис имеют подготовку не хуже. То есть в МИ-6 по любому попадать нельзя. Во всяком случае — живым.
Вот ведь, когда уже слышал свистки патрульных, то появилась надежда, что Мессинг говорил не про этот случай. Зря, выходит, надеялся... Мне вдруг стало до ужаса страшно помирать. Хоть и знал про следующую жизнь, но вот так, сознательно нарываться на пулю, было очень хреново. Только разболтать всё на допросе, было ещё страшнее. А потом вдруг вспомнил глаза Вальки Лизачева, перед тем как он на гранату лёг. Это ещё под Могилевым было, мы тогда в разбитом доте оборону держали. Фриц сзади подполз и в пролом швырнул свой подарочек. Деваться было некуда, вот Валька на неё и прыгнул. Только он четверых спасал, а я что, трястись буду, когда речь про миллионы идёт? И кем меня после этого назвать можно?
86 
