очень нудно 
143 
Смею сказать, что в такой неистовости ликования проявилась черта и неумная и недобрая: неспособность удерживаться на границе меры. Что толкало евреев, среди этих невежественно ликующих киевских сборищ, так дерзко предавать осмешке то, что ещё свято простому народу? понимая неутверженное положение в государстве своего народа, своих близких, – могли бы они 18-19 октября по десяткам городов не бросаться в демонстрации с таким жаром, чтобы становиться их душой, и порой большинством?
Читаем дальше отчёт Турау. «Уважение к национальному чувству народа, к предметам его почитания было забыто. Казалось, одна часть населения… не стеснялась в способах выражения своего презрения…»; «возбуждение народное, вызванное поруганием высочайших портретов, было необычайное. Некоторые из стоящих перед думой стали кричать “кто снял царя с престола?”, другие плакали». «Не было быть пророком для того, чтобы предсказать, такие оскорбления для евреев не пройдут даром», «тут же, у думы, стали раздаваться голоса, выражавшие удивление по поводу бездействия властей; кое-где в толпе… послышались крики “надо бить жидов”». – А у думы стояла бездейственно и полиция и рота пехоты. Тут коротко подъехал эскадрон драгун, по нему стреляли из окон думы и с балкона, а на роту полетели сверху камни и бутылки, и стали обстреливать её из револьверов с разных сторон: из думы, из биржевого зала, из толпы демонстрантов. Несколько солдат было ранено, командир роты велел открыть огонь, притом было убито семеро, ранено 130 человек, и площади рассеялась. – Но к вечеру того же 18 октября «весть о поруганных императорских портретах, о сломанной короне, вензелях, об изорванных национальных флагах быстро разнеслась по всему городу вплоть до окраин. На многих улицах можно было наблюдать кучки людей, большинстве рабочих, мастеровых и торговцев, оживлённо беседовавших обо всём происшедшем и во всём обвинявших евреев, которые всегда особенно резко выделялись среди манифестантов», «толпа рабочих на Подоле решила… ловить всех “демократов”… подстрекавших к последним беспорядкам, и сажать их под арест “до распоряжения Государя императора”». – Вечером «на Александровской площади появилась первая группа манифестантов с портретом Государя императора, певшая народный гимн. Группа эта быстро увеличилась, и так как с Крещатика расходилось много с красными лентами в петлицах, то на них, как на предполагаемых виновников думской демонстрации, стали набрасываться и избивать отдельных лиц». И это было – начало еврейского погрома.
Теперь, чтобы нам осмыслить и непростительное бездействие властей при разгроме думы и оскорблении национальных символов – а затем ещё горшее непростительное бездействие их при самом погроме, – надо взглянуть, что же делалось внутри этих властей. Сперва это может показаться стечением обстоятельств. Но слишком густо они вдруг стеклись в Киеве (и слишком нередко стекались в других местах), чтобы не увидеть в них уже роковую немочь имперской администрации последних десятилетий.
Киевский губернатор – вовсе отсутствовал. Вице-губернатор Рафальский только-только вступил в свою должность, ещё не освоился, и тем более неуверенно исполнял обязанности губернатора, которого замещал временно. Стоявший над губернатором верховный хозяин обширного края генерал-губернатор Клейгельс ещё в начале октября подал ходатайство об освобождении своём от должности – по болезни. (Истинные мотивы неизвестны, не исключено, что на его просьбу повлияло всё сентябрьское революционное бурление, с которым он не видел пути справиться.) Так или иначе, но и себя он с этого момента ощущал временным. А в октябре на него продолжали валиться директивы из министерства внутренних дел, – 10 октября: принять самые энергичные меры «к недопущению уличных беспорядков и к прекращению их всеми силами в случае возникновения»; 12 октября: «подавлять уличные манифестации, не останавливаясь перед применением вооружённой силы»; 13 октября: «не допускать никаких уличных скопищ и сборищ и, по мере надобности, рассеивать их оружием». А 14 октября, как мы уже видели, киевские беспорядки перешли опасную черту. Клейгельс созвал совещание своих высших чинов, среди которых отметим киевского полицмейстера полковника Цихоцкого и помощника начальника (самого начальника и тут нет) охранного отделения Кулябку – того самого хлопотуна и рохлю, который скоро по глупости наведёт смертельный удар на Столыпина. Из панического доклада Кулябки вытекала возможность не только вооружённых уличных демонстраций в Киеве, но даже и вооружённого восстания. – Тогда, уже не полагаясь на силы полиции, Клейгельс применил правило «о призыве войск для содействия гражданским властям» – и с 14 октября передал «свою власть и полномочия военному начальству», именно: временно командующему войсками (командующий и тут отсутствует, да ведь обстановка самая беззаботная) Киевского военного округа ген.-лейтенанту Карассу. И тогда корпусной генерал Драке вступил в отправление обязанностей начальника охраны города. (Усмешка Империи: по какой из перечисленных фамилий этих чинов можно догадаться, что действие происходит в России?) Генерал Карасс «был поставлен в самое затруднительное положение», ибо не знал «общего состояния дел, а также личного состава администрации и полиции»; «передавая должность, генерал Клейгельс не нашёл нужным облегчить задачу своего преемника: он ограничился исполнением одной лишь формальности и немедленно устранил себя от всех дел».
143 
