Последние отзывы

  82  

Тут было и чувство долга к великорусскому народу. Была и «тогдашн[яя] вер[а] народников-бунтарей в возможность в близком будущем народного восстания» [⁷⁴⁷]. В 70-е годы «еврейская интеллигентная молодёжь…» “пошла в народ”, в расчёте и своими слабыми руками подтолкнуть крестьянскую революцию в России» [⁷⁴⁸]. Как пишет Аптекман, Натансон, «подобно лермонтовскому Мцыри, “знал одной лишь думы власть, одну [– но] пламенную страсть”: этой думой было счастье народа, этой страстью была борьба за его освобождение» [⁷⁴⁹]. А сам Аптекман, по описанию Дейча – «крайне физически истощённый, маленького роста, с бледным цветом лица», «с резко выраженными национальными чертами лица», – став фельдшером в селе, проповедовал крестьянам социализм через Евангелие [⁷⁵⁰].

Этот поворот к опоре на христианство или к использованию его произошёл у первых евреев-народников не без влияния предшествующего кружка долгушинцев, которые прямо писали на перекладинах распятия – «Во имя Христа. Свобода, равенство, братство», и почти у всех у них было в ходу Евангелие. Аптекман пишет о себе: «Я потому и принял христианство – по глубокому моему сердечному движению, по любви моей к Христу» [⁷⁵¹]. (He спутаем с мотивами Тана-Богораза, который в 80-е годы принял христианство, «чтобы избавиться от стеснений, которыми связывало его еврейское происхождение» [⁷⁵²]. Или с прямым притворством, как у Дейча, который на агитацию к молоканам пошёл в качестве «истинно-православного».) Но, добавляет Аптекман, «чтобы отдаться народу, совсем не требуется покаяния»; по отношению к русскому народу «покаянного чувства во мне и следа не было. Да и откуда оно могло родиться во мне? Скорее мне, как одному из представителей угнетаемой народности, следовало бы предъявить вексель к уплате, чем самому по какому-то фантастическому займу платить! Не видал я также этого покаянного чувства и у моих товарищей дворян, шедших со мною по одному пути» [⁷⁵³].

Заметим, кстати, что мысль о сближении желаемого социализма с историческим христианством бродила тогда у многих русских революционеров – и как высокое самооправдательное сознание, и как удобный практический приём. В.В. Флеровский писал: «У меня постоянно было в уме сравнение между готовящейся к действию молодёжью и первыми христианами». И сразу следующий шаг: «Непрерывно думая об этом, я пришёл к убеждению, что успех можно обеспечить только одним путём – созданием новой религии… Надо научить народ посвящать свои силы только самому себе… Я стремился создать религию братства», – и молодые последователи Флеровского искали «сделать в этом направлении опыт в народе: как такая религия, без бога и святых, приемлется народом». А последователь его долгушинец Гамов писал ещё прямей: «Нужно выдумать такую религию, которая была бы против царя и правительства… Надо составить катехизис и молитвы в этом духе» [⁷⁵⁴].

Есть ещё альтернативное объяснение еврейского революционерства в России. Его разбирает и отклоняет А. Серебренников: «Существует такая точка зрения, что, если бы в ходе реформ 1861-63 годов была разрушена черта оседлости, всё в нашей истории пошло бы по-другому… отмени Александр II черту оседлости – и не было бы Бунда или троцкизма!». Тут он указывает на текший с Запада поток интернационал-социалистичеких идей. «Если бы отмена черты оседлости для них была действительно существенна, вся их борьба только на это и была бы направлена. А они не этим занимались – они мечтали свергнуть царизм!» [⁷⁵⁵].

И вот с этою страстью они один за другим, не докончив учения, покидали, даже с 4-го курса, ту Военно-Медицинскую Академию или другие учебные заведения – и шли «в народ». Сам диплом уже считался одиозным: это есть средство эксплуатации народа. Отказывались от будущей карьеры, кто – и рвал с родными. Считалось: «Каждый пропущенный день является, конечно, неисчислимой и преступной потерей для скорейшего осуществления блага и счастья обездоленных: масс» [⁷⁵⁶].

А чтобы «идти в народ» – предстояло «опроститься», – и с моральной целью, для самого себя, и с практической: «чтобы пользоваться доверием народной массы – нужно было проникнуть в неё в виде рабочего или мужика» [⁷⁵⁷]. Но, вспоминает Дейч: как идти в народ, чтобы тебя слушали и верили бы в тебя? ведь евреи «выдава[ли] себя сразу, как говором, так наружностью и манерами». А ещё же надо, для подхода, сыпать народными прибаутками! А ещё же надо показать себя умелыми в сельских работах, для городских евреев непривычно и тяжело. Хотинский для этого сперва работал на хуторе у своего брата, приучался к труду хлебопашца, братья Левентали обучались сапожному и столярному мастерству, Бети Каменская поступила работницей на тряпичную фабрику на тяжёлый труд. Многие шли фельдшерами. (Дейч пишет, однако, что еврейским революционерам куда больше удавалась внутрикружковая работа, конспирация, связь, типографии, перевозка через границу.) [⁷⁵⁸]

  82