42 
– Я полагаю, что между нами будут вполне благоразумные отношения, никаких страстей. Моя жизнь будет идти как шла – привычным и удобным мне чередом. Тебе же надлежит рожать сыновей и быть хозяйкой моего замка.
– Но коли я тебе желанна… разве это помеха тому, чтобы я была примерной хозяйкой и матерью?
Услышав в ее голосе искреннее изумление, Генри гневно вскинул подбородок. Он так хотел дать волю гневу… но она была слишком соблазнительна, он чувствовал, что все больше злится на себя, а не на Розамунду… ибо в крови его закипало непрошеное желание. Такого слабодушия он от себя никак не ожидал. Встряхнув головой, дабы отогнать предательские помыслы, он снова принялся бродить вдоль спальни.
– Я хочу, чтобы ты поняла: прошлой ночью нас соединило плотское влечение, что вполне уместно для любовников, но никак не для супругов, – продолжил он, теряя терпение. – Это было лишь приятное развлечение.
– Очень приятное. – Розамунда улыбнулась, невольно проведя языком по губам, словно старалась получше припомнить минуты блаженства.
Генри, застонав, шагнул к очагу и отвернулся.
– Мы можем продолжить его сегодня, став мужем и женой, – счастливым голосом сказала Розамунда, не в силах уразуметь, в чем разница между любовниками и супругами. – Вчера ты тешился с Джейн, а сегодня будешь тешиться с Розамундой. Вот и вся разница.
– Нет! Это невозможно.
– Но ты же был со мной, и тебе вовсе не помешало то, что вместо Джейн тебя ублажала твоя жена. Перед тобой та же женщина, разве не видишь? Переменилось только имя.
Трудно сглотнув, он стиснул кулаки. Вот этого он и боялся. Нет, он не должен идти на поводу у нее. Их союз – лишь деловое соглашение, цель которого – умножить владения и соединить войска, слияние двух родов укрепит их край. И он не может совладать с собой – он уязвлен в самую душу!
Потягивая сладкое густое вино, Розамунда исподтишка наблюдала за Генри: как он сражался с самим собой. Она понимала, что ему очень трудно нарушить дворянские обычаи. Узнав, из-за каких пустяков он от нее отвратился, Розамунда несказанно обрадовалась. Но тут же вспомнила, что теперь она не сможет предъявить доказательства своей невинности. Лицо ее побелело от ужаса: ничто не могло ее спасти.
Генри снова сел на краешек постели и стал сосредоточенно теребить бархатное покрывало, словно это могло охладить его разум, все более туманившийся от жара в крови, от разгорающейся страсти. Хотя сорочка Розамунды по-монашески скромно прикрывала всю фигуру, отброшенная в сторону простынка больше не таила очертаний высокой упругой груди. Сквозь тонкое мягкое полотно проступали соски, дразня лорда Рэвенскрэга, напоминая о том, как истово отзывалось ее тело на каждую его ласку.
Генри закашлялся и отвел глаза.
– Я вижу, ты не хочешь мне помочь, – напряженным голосом посетовал он. – Жена… не жена… как бы то ни было, ты одна из прекраснейших женщин на свете. И ты должна понять, что мы должны подчиниться долгу. Ну скажи, что наконец поняла меня. Ты меня слышишь, Розамунда?
– Да, слышу, но понять не могу. Почему жене возбраняется быть любимой и желанной?
Ее пальцы потянулись к его руке, настойчиво пробираясь под вышитый рукав – Генри замер. Запретив себе отзываться на ее ласку, он медленно к ней повернулся:
– Я не против обоюдного уважения и даже согласен на некоторое подобие страсти, – сказал он, спешно отводя глаза от полных рдеющих губ. – Ты должна родить мне сыновей. И потому нам придется узнать друг друга поближе. – Он улыбнулся, чтобы смягчить свои слова, но ответная ее улыбка заставила его сердце неистово забиться, ибо она манила и призывала. – Не думал я, что в монастырях воспитывают таких плутовок. – Он, вспыхнув, наклонился к ней, но, опомнившись, тут же отпрянул. – Из-за вчерашнего безумства я… я поклялся себе, что не трону тебя нынешней ночью.
– Это уж чересчур. Сегодня ведь наша свадьба, разве лорду пристало пренебрегать супружеским долгом? И к тому же, – она провела рукой по скрытому под багряной хламидой стройному бедру, – рано или поздно тебе все равно придется мною овладеть. Так зачем мучить себя бессмысленной игрой?
– Это не игра, – запальчиво воскликнул он, пытаясь унять жар, разгоравшийся в жилах. – Прошлой ночью я допустил непозволительную слабость. Больше этого не повторится. И к тому же у меня есть обязательства… – Он прикусил язык, поняв, что сейчас выдаст свои тайны.
42 
