147 
– Что значит – поздно? – спросил Ричард, делая шаг вперед. Патриция, жалобно вскрикнув и воздев руки, словно пытаясь заслониться от него, рухнула на руки священника.
– Бедное дитя, – сказал отец Мартин. – Простите, ваше высочество, но людям в замке столько пришлось пережить за эти дни. А Патриция всегда была странной девочкой.
Этот священник, подумал Ричард после того, как они вместе скакали, рискуя сломать шею, а потом с мечами в руках прорубали себе дорогу к замку, стал по-иному относиться к нему. Он не сверлил больше принца пристальным взглядом, был почтителен, как и подобает простому священнику, и даже услужлив.
Передав бесчувственную Патрицию на попечение женщине из прислуги, отец Мартин повел герцога в главную башню. Ричард отметил, что внутри донжона ничего не пострадало. Значит, здесь шотландцы не побывали, а следовательно, с Анной Невиль ничего не должно было случиться.
Вокруг царила беспорядочная суета. Кто-то неистово кричал, пахло едким бальзамом, толстуха кухарка рыдала в голос, закрыв лицо передником. Пронесли тело на носилках. Священник шел впереди Глостера. Они миновали большой зал, где лежало множество раненых. В котлах над огнем кипела вода, женщины торопливо рвали полотно на бинты. Отец Мартин пояснил, что у одной из женщин в замке начались до срока роды. Ричарда бесила вся эта неразбериха.
– Куда мы идем? Где барон Майсгрейв? Где его супруга?
Они подошли к двери, обитой латунными гвоздями с гранеными шляпками. Здесь переминались с ноги на ногу несколько человек. Маленькая светловолосая женщина бросилась к священнику.
– О, сэр Мартин! Мы в отчаянии. Она никого не подпускает к себе, никого не желает видеть. Моя бедная госпожа! Сделайте же что-нибудь, я боюсь за нее!
– Успокойся, Молли, и уповай на Бога. Господь милосерден, в нем спасение. Все обойдется.
Ричард чувствовал себя призраком – здесь никто не замечал его. Священник открыл дверь, и они оказались в небольшом уютном покое. Здесь было тихо. Шум замка не проникал сквозь толстые стены; у облицованного резным мрамором камина стоял длинный стол, а на нем – тело барона Филипа Майсгрейва. Рядом сидела женщина. Она не пошевелилась. Ричард узнал ее тотчас. Это была она, та, ради которой все и было устроено…
Это была дочь Делателя Королей – Анна Невиль.
Ричард жадно смотрел на нее.
В окна вливался блеклый, немного затуманенный свет дня. И в этом свете Анна показалась ему удивительно хрупкой и невероятно красивой. Ее кожа была бела, как у феи, темные, словно мех соболя, волосы подчеркивали эту неестественную бледность. Но глаза, эти ее необычные, раскосые глаза испугали его. Это были глаза мраморного изваяния – без блеска, без мысли, без жизни. Она могла бы показаться мертвой, если бы не ее поза. Анна сидела у стола, на котором покоилось тело ее мужа, совершенно неподвижно. Руки ее сжимали его руку выше сгиба локтя, но от того, что она слегка наклонилась вперед, казалось, что она просто держится за эту руку, ища опоры, чтобы не соскользнуть на пол.
– Вот, милорд, – негромко произнес священник. – Это хозяйка Нейуорта. Она сидит так уже несколько часов, с тех пор как узнала, что ее муж убит. По правде говоря, я опасаюсь за ее рассудок. А этот человек… – голос священника дрогнул. – Этот человек был ее мужем и моим господином. Это Филип Майсгрейв.
И, сложив ладони, он стал молиться:
– Requiem aeternam dona ei. Et lux perpetua luceat ei. Requiescat in pace[72].
Ричард по-прежнему не сводил глаз с дочери Уорвика. Теперь она в его руках, и человек, что лежит мертвым между ними, уже не является помехой в его планах. Он взглянул на Майсгрейва лишь мельком. Чело воина заливала восковая желтизна. Длинные волосы рассыпались. Глаза закрыты, и лицо удивительно спокойно. Такого покоя, такого просветления никогда не бывает на лицах живых. И даже если не видеть страшных рваных отверстий на груди и у горла рыцаря – нельзя ошибиться: он мертв.
Священник закончил молитву и перекрестился. Через плечо взглянул на герцога и спросил:
– Вы знали ее?
Ричард кивнул.
– Анна Невиль, – громко произнес он и уже тише добавил: – Силы небесные! Кто бы мог предположить…
Анна никак не откликнулась на его голос и слова. Она их не слышала и не замечала самого присутствия герцога Глостера. Ее горе было оглушающим. Ее горе было немотою. Она вся обратилась в камень.
Ричард осторожно приблизился, пытаясь что-то сказать, и внезапно заметил заплаканную, припавшую к ногам Анны девочку. Она испуганно взглянула на герцога и еще крепче приникла к коленям Анны.
147 
