очень нудно 
65 
По доносившимся из соседней кабинки скорбным стонам, что гармонировали с моими собственными, я опознал проклятого пищеварением товарища, собрата по бурливым недрам. Омыв лицо, я оторвался от шайки с теплой водой, выбранил туземного мальчика с полотенцем, который сушил меня столь лениво, что замочил воротничок рубашки, — и рядом со своим моргающим отражением заметил в зеркале отражение усатого мужчины, усердно намыливавшего руки. Я сразу же узнал его: мой коллега по несварению был не кто иной, как всем известный Говард Картер, бывший главный инспектор Департамента древностей, первооткрыватель усыпальниц и сокровищ без числа, включая таковые Тутмоса IV и Ментухотепа I, ныне — обеспеченный солидным доходом бенефициарий аристократа-египтофила графа Карнарвона,[11] живописец, авторитет и великий гений раскопок, уже шестой год (пишу и не могу поверить) ищущий и не находящий гробницу ничтожного царька XVIII династии, доказательства существования которой убоги. Шесть лет транжирить милордовы деньги! Неудивительно, что против бедняги открыто восстал его желудок.
Я наблюдал в зеркале за его грациозными движениями, манерой держать себя, властной холодностью. На нем был светлый саржевый костюм. Рассудок Картера поврежден, но манеры поразительным образом выдают профессионала. Как и Марлоу, Картер — один из тех, для кого работа есть призвание судьбы, что заметно даже по тому, как он моет руки, как справляется со своим вечным спутником, пошлым телом. Я представился.
«Трилипуш? — повторял он, — Трилипуш?.. — Картер мыл руки и смотрел мне прямо в глаза; в голове его, разложенная по полочкам и готовая к использованию, помещалась вся египтология. — „Порнограф“?..»
Он произнес это слово с сострадательно-насмешливой интонацией, словно закавычив, и тем дал понять, что принимает близко к сердцу боль, причиняемую мне идиотским эпитетом, коим наградили мою книгу недалекие люди. Мы оба знали, что обсуждение мыслей невежд не стоит и секунды нашего времени. В его ироническом вопросе таилось приветствие человека, который, как и я, не понаслышке знаком с завистью и тупостью этого вероломного мира.
«О да, именно так! А вы, если позволите, тоже невольник злокозненного Поносия Великого? Что, дружище, не сошлись со здешней кулинарией? Или вы ходите на алтарь уборной постоянно, даже диета не помогает? Египет — не место дислокации для страдающих расстройствами дефекации».
Пока мальчик вытирал мне руки, я с любопытством отметил, что Картер тянется за своим полотенцем сам. Будто знает, что приученный переносить тяготы раскопок исследователь не вправе позволить себе привыкать к нежной беззаботности города.
Мы сидели и курили в приемной Г. Д. (даже великий Картер вынужден был ждать своей очереди, чтобы удостоиться внимания кабинетных шейхов!). Он принял и поместил в свой портфель мой дар, книгу «Коварство и любовь в Древнем Египте», которую я подписал так: «Моему дорогому другу, равно страдающему от слабых умом и слабых кишок, великому археологу, величайшему из египтологов уходящего поколения. С нежными чувствами, 21 октября 1922 года, приемное помещение офиса генерального директора Департамента древностей, Каир. Ральф М. Трилипуш».
Невыразимая элегантность сквозила в сочетании знаменитого спокойствия Картера и — представьте себе! — некоторой измученности, с коей он готовился преследовать незначительную и к тому же ускользающую добычу, шестой год подряд взваливая на себя ношу концессии на очевидно выработанную Долину царей. Его реплики были проницательно односложны, брови — многозначительны, дыхание перестраивалось, выражая малейшие оттенки значений; каждый выдохнутый им клуб сигаретного дыма становился в буквальном смысле иероглифами, английский перевод которых занял бы многие страницы. Его уверенность в себе (если учесть, что он перенес нападение с тыла, после которого люди не столь достойные, как мы с ним, плакали бы горькими слезами) говорила о многом.
Несколько минут мы беседовали об «исследовательском несварении», моем открытии отрывка «С», моих надеждах отыскать гробницу Атум-хаду и его надеждах на успех в Долине. Мы обсудили Оксфорд, мое кентское детство, мою военную карьеру и Атум-хаду. «Гардинер отозвался о вашем рифмованном переводе весьма изощренно», — подразнил меня Картер, качая головой в знак неодобрения бесчестного и неумного филолога, написавшего в своем отзыве, что «Коварство и любовь в Древнем Египте» «сбивает с толку простых читателей и заставляет хвататься за головы ученых».
65 
