123 
Эта мысль не покидала ее во все время службы. Священник продолжал чтение, и она видела, как пар клубится у его губ и губ прихожан, повторявших за ним слова молитвы. Рабы! Ей стало так скверно, что она едва дождалась окончания мессы.
Когда же она наконец покинула храм, первый, кого она увидела, был Бьерн, вокруг которого толпились дети франков. Скальд что-то рассказывал, гримасничая и размахивая руками, и они кричали – от страха и восторга одновременно. Завидев Эмму, дети тут же разбежались. Бьерн поднялся, все еще улыбаясь, но улыбка его исчезла, едва он увидел выражение ее лица.
– Что случилось?
– Я хочу увидеть Ботольфа.
Старого ярла они обнаружили у городских ворот. Там царили суета и неразбериха, как везде, где идет строительство. Деревянные трапы были переброшены через ямы с гашеной известью, громоздились штабеля бревен, горели костры, на которых клокотали котлы со смолой. Рабы-каменотесы с помощью железных резцов и деревянных молотов обрабатывали каменные глыбы, звенела кузница. По обеим сторонам ворот высились уже почти достроенные каменные башни, которые Эмма не разглядела вчера в темноте, так как их полностью скрывали строительные леса. Слышался визг пилы, крики подносчиков камня. Сам Ботто, расставив ноги в сапогах кожи морского зверя и уперев в бок руку с зажатым в кулаке хлыстом, следил за разгрузкой повозки с каменными блоками. Он не сразу заметил появление Эммы и Бьерна, когда же кто-то окликнул его, обернулся и шагнул к ним, улыбаясь в седые усы.
– Я возведу вокруг своего города стены не хуже, чем в Руане, – проговорил он. – Пока погода окончательно не испортилась, мы будем продолжать работу, дабы не пострадать от своих соотечественников, падких поживиться на чужих землях. Камень мы берем из старых построек.
Он указал хлыстом за ворота, и Эмма, взглянув в том направлении, побледнела. Среди болотистой низины за городом высились огромные арки древнего акведука. С ее памяти словно сорвало пелену. Она вспомнила давний солнечный день и себя, собирающую полевые цветы под гигантскими сводами из римского кирпича, вспомнила стоявшую рядом приемную мать – Пипину и рыжеволосого мальчика рядом с ней. А потом появился высокий мужчина, он что-то говорил, и они все трое смеялись… Как давно это было!.. Из этих четверых в живых осталась она одна. И кем она стала? Сначала пленницей, а затем союзницей тех, кто лишил ее близких жизни!
– Что с тобой, Эмма? – наконец и Ботольф заметил неладное. – Ты словно призрак увидела.
– Призрак… – выдохнула она. – Призраки франков, которых ты убил, когда взял этот город! Эти стены ты возводишь на костях тех, кого втоптал в грязь, кого превратил в рабов, изуродовав их клеймом! Я была здесь, когда вы, язычники, принесли смерть и разруху в этот край!
Она оттолкнула руку Бьерна, пытавшегося удержать ее. Скальд тревожно взглянул на старого ярла, но тот оставался на удивление спокоен.
– Я знал, что рано или поздно ты заговоришь со мной об этом, Эмма из Байе. И мне нечего возразить тебе, кроме того, что при штурме этого города погибли мои сыновья, а сам я стал пленником, и граф Беренгар велел положить меня на железную решетку, облить маслом и поджарить. Гляди!
Рванув пояс, он вздернул тунику, и Эмма невольно отшатнулась, увидев перевитую багрово-синими рубцами кожу на груди и животе норманна.
– Мало кто выживает после подобного, – уже спокойно продолжал ярл. – Я уцелел только потому, что Ролло Пешеход поклялся не трогать город, если меня оставят в живых. Меня сняли с решетки и подняли на вышку, чтобы Пешеход видел, что я еще дышу. А потом месяц за месяцем я гнил заживо в подземельях замка Беренгара, но именно тогда я поклялся франкскому графу, что его город станет моим, я перестрою его на свой лад и стану править там, где надо мной так надругались. Не знаю, удалось бы мне сдержать клятву, если б один из викингов не бежал из плена и не поведал Пешеходу, что я умираю в грязи с гноящимися ранами. И тогда Пешеход взял город и спас меня. Беренгара я больше не видел, зато видел его жену, которая словно околдовала моего друга, да так, что он вознамерился жениться на ней и снова сделать ее повелительницей этого края. Но она подло убила его во время сна. Разве не так, Эмма?
Девушка с усилием кивнула:
– Она мстила за мужа и сына.
– А ты отомстила за нее, убив Ингольфа? Что ж, может пора остановиться? Обе стороны уже заплатили виру за мертвых, и не стоит ворошить под пеплом времени остывшие уголья. Неразумен тот, кто вновь раздувает пожар.
123 
