32 
Когда Эмма вступила во двор Одо, тот ковал под навесом лемех. Рядом раздувал горн худощавый юноша, длинные волосы которого были охвачены кожаным ремешком. Когда-то его звали брат Авель – он был монахом в аббатстве Святого Гилария, в плену же Одо упросил отдать ему юношу в подручные. Авель вновь научился жить в миру, его мускулы налились от тяжелой работы. Даже свое имя он потерял – теперь его звали прежним мирским именем Аврик. Именно он первым заметил Эмму и окликнул Одо. Одноглазый великан с седеющей косматой гривой отложил работу и направился к девушке, обнажая в улыбке черные остатки зубов. Его нагой торс прикрывал прожженный во многих местах кожаный передник, могучие узловатые руки были покрыты густой, как испанский мох, растительностью. Одо не поклонился ей, как требовалось, но в этом и не было нужды – он знал ее еще ребенком, когда она бегала к его сыну Вульфраду и дочери Инид. Оба они погибли во время набега на аббатство, но Одо уже словно позабыл об этом. Разбогатев на нескончаемых заказах норманнов, завел двухэтажный дом и хозяйство, ни словом не вспоминая прошлое. Здесь, в Руане, после того как он смог выкупиться из неволи, для него началась новая жизнь.
Кузнец внимательно выслушал Эмму. Кованые решетки ему уже не раз доводилось делать, и он обещал взяться за эту работу сегодня же вечером, сейчас же он просил Эмму оказать ему честь и отобедать под его кровом.
Девушка держалась с ним просто и приветливо, Сезинанда же, сопровождавшая Эмму, изо всех сил изображала знатную госпожу. Одо, однако, словно и не замечал ее надменности, обращался с нею так же, как и с Эммой, – по-отечески ласково.
Ожидая, пока Одо кончит работу, Эмма уселась на солнцепеке у стены. Рядом, на крюке, вбитом в столб, висела связка готовых подков. Ее телохранители толпились вокруг кузнеца, разглядывая предлагаемые им на продажу наконечники копий. Сезинанда, жеманно подобрав губы, завела разговор с соседкой Одо о способах заготовки грибов впрок. Неподалеку от Эммы мела двор беременная женщина в ошейнике рабыни. Эмма знала, что Одо купил ее для ведения хозяйства в доме, и долгое время полагала, что грех лежит на Аврике, ибо бывший монах, расставшись с мыслью о служении Богу, сделался весьма охоч до местных красоток. Оказалось, однако, что именно старый Одо взял ее к себе на ложе и теперь к зиме ожидает прибавления в своем семействе.
Щурясь от солнца, она глядела на алые кисти рябины у ворот. Рябина уродилась – значит, зима вновь будет холодной, как и прошлая, когда в Руане царил голод. Эмму он не коснулся, и она только из разговоров знала о том, что в некоторых ближних селениях люди ели падаль, кору с деревьев, даже солому с кровель. Руан наполнился нищими, скапливавшимися у церквей или у дворца правителя Ролло в ожидании подаяния. Страшно было глядеть на их полуголые, посиневшие от мороза тела. Они грелись у костров, но Ролло приказывал на ночь гасить огни во избежание пожаров. По утрам отряды стражи сбрасывали в реку окоченевшие тела бедняков. Эмму возмущало, что Ролло так немилосерден к страждущим, но Атли и Франкон убедили ее, что иного выхода нет. Если к голоду и холодам прибавится разруха – никому лучше не станет. Ролло и без того оказывает им благодеяние, не гоня от стен своей столицы.
Весть о том, что Ролло заключил перемирие и сам поклялся не совершать впредь набегов, распространилась молниеносно. Выходило, что мир – высшее благо, по слову Спасителя – принес в разоренную землю завоеватель с севера. Эмма уже давно перестала удивляться тому, как много франков решило обосноваться во владениях северных варваров. Здесь была твердая власть – правитель-воин, сумевший защитить свою землю, отбить охоту у алчных соседей совать сюда нос, впрочем, сам не гнушающийся поживиться за их счет. Немудрено, что долгое время не признававшие власти Ролло франкские правители теперь все чаще слали к нему посольства, подчас даже покупая за золото его воинов, чтобы с помощью этих язычников одолеть соседей-христиан.
Когда Эмма узнала, что даже герцог Роберт нанимает у Ролло викингов, чтобы держать в повиновении своих феодалов, она пришла в ужас.
– Как может он натравливать этих свирепых варваров на франков? Или ему не ведомо, какое зло несут с собой эти полярные волки?
Епископ Франкон, которому она высказала свое возмущение, смотрел на дело вполне философски:
– Разве мир куется не при помощи оружия? И разве король Эд, царственный брат Роберта, не поступал так же, чтобы смирять непокорных франков? А уж он-то ненавидел северян, как никто иной.
32 
