очень нудно 
112 
Поплотнее запахнувшись, он отправился по чавкающему под ногами болотцу в палатку сэра Исмея. Откуда-то из глубины бивака доносилось пенис валлийцев, кто-то у них там играл на арфе.
— Милости прошу, мой мальчик. Выпей со мной вместе, — пригласил старый любитель пиров.
Он сидел, опустив ногу в таз с горячей водой, пытаясь припарками утишить боль, которая разыгралась из-за промозглого холода. — Как ты думаешь, неужто эти недоумки затеют драку в такую непогоду? Неужто они не могли дождаться тепла?
— В самом деле, — Генри расхохотался, усаживаясь на койку. Но втайне у него защемило сердце: он вдруг заметил, как резко постарел его тесть.
Глубокие морщины бороздили обветренное лицо, увядшие губы были горько поджаты, их почти не было видно. Лишь черные глаза загорались огнем, когда он говорил, — только они еще оставались молодыми. Год напролет сэра Исмея мучил ревматизм, а зима, проведенная в палатке, усугубила его страдания.
— Проклятая старость, — проворчал сэр Исмей, нетерпеливым жестом приказывая ординарцу налить в кружки подогретого эля.
Эль был хорош: крепкий и горячий. Генри жадно отхлебнул, предвкушая, как по животу разольется сейчас живительное тепло, как потом оно согреет каждую жилочку.
Пение валлийцев стало громче. Сэр Исмей брезгливо скривил рот.
— О чем воют эти иноземцы? Да еще так тоскливо?
— Кто их разберет… Оплакивают родной дом или потерянную любовь.
Сэр Исмей насмешливо фыркнул:
— Любовь — вещь полезная, лучший способ разогреть молодецкую кровь и достойная цель, во имя которой любой влюбленный олух готов биться насмерть.
Какое-то время они обсуждали предстоящую битву и состояние армии, ни тот, ни другой и словом не обмолвились о том, что завтрашний бой может оказаться в их жизни последним. Однако Генри явственно видел: эта мысль непрестанно гложет его тестя — слишком уж сосредоточенно было его лицо, слишком тяжко поникла седая голова.
— Да сохранит тебя завтра Господь, Генри, — нарочито грубоватым голосом сказал сэр Исмей и с усилием поднялся, чтобы проводить зятя. — Держись поближе ко мне — если удастся.
Генри крепко пожал ему руку, и они обменялись долгим взглядом, разом посмурнев.
— Обещаю, отец.
Сэр Исмей был тронут таким обращением.
— Спасибо, сынок. — Он вдруг крепко обнял Генри, клюнув его в щеку жесткими губами.
— Спокойной ночи. — Генри смущенно закашлялся и вышел в холодную туманную ночь. Белые клочья клубились между палаток, тянулись вдоль дороги. Кругом гнилые, промозглые болота — вот где им на этот раз пришлось разбить лагерь…
Сцена прощания с сэром Исмеем тронула его и удивила. Генри не оставляло чувство, что старый вояка распрощался с ним… Генри вздрогнул: лично сам он всегда запрещал себе думать о смерти, что же теперь? Наверное, это из-за волнения перед боем. Прочь, прочь предательские мысли!
Войско йоркистов стояло в местечке Уиг Марш, у речки Ривер Лаг. В это время года она достигает в ширину двадцать футов. Было второе февраля — Сретение, и всем было не по себе: великий грех зачинать в святой день душегубство. Враг их расположился среди полей у деревушки Кингсленд. Обе армии были полны сил и стояли всего в трех милях от Уигморского замка, где была нынче резиденция Эдуарда.
Утро выдалось холодным, белый туман плотно окутывал болотистую землю. Лишь в десять утра солнцу удалось пробить белесую броню тумана, а потом в небесах свершилось нечто невообразимое: там сияло целых три солнца! Ропот ужаса пронесся по рядам выстроившихся солдат: сам Господь упреждал их своим знамением, запрещал им проливать кровь в святой день. Однако Эдуард быстро переиначил все в свою пользу, объявив, что это, конечно же, знак Святой Троицы, предвещающий им победу над королем.
Ланкастерцы медленно надвигались со стороны Престейна, недоумевая, куда подевалась вражеская армия. Вскоре крик ужаса эхом прокатился и по их рядам: сквозь прогалины в тумане они тоже увидали три солнца. И еще сквозь поредевшую туманную дымку они увидели, наконец, пропавшее вражье войско, но странный у него был вид: йо-ркисты, все как один, стояли на коленях и молились (это они возносили Господу благодарность за обещанную победу).
Потрясенные чудом и столь единым молитвенным порывом огромной армии, ланкастерцы остановились. Они никак не ожидали, что после сокрушительного разгрома в Уэйкфилдской битве Эдуард так скоро оправится и соберет такую силищу: армия его растянулась далеко-далеко за реку, целиком заняв заболоченную низину.
112 
