По своей большой природной мягкости Михаил Александрович не стал ругать их за промах. Но указал, что они совершили ошибку и надо её исправить немедля: войска – вывести из дворца.
Хотя два часа назад великий князь был запросто гостем Беляева, пил чай в его кабинете – но генерал Беляев от того не сохранил никакого права обсуждать или оспаривать мнение государева брата. Да не он, а Занкевич придумал этот Зимний дворец, Беляев и не считал это здание пригодней какого-либо другого, он и не имел довода возразить.
А Хабалов, кажется, не имел силы и вообще языком шевельнуть и выразить хоть какое-нибудь мнение.
И они ушли распоряжаться. А великий князь стал готовиться ко сну, лакей уже постелил ему в одном из покоев.
_________________________
Итак – уходить, но куда же было уходить?
Кто-то предложил перейти в Петропавловскую крепость.
Правда, Петропавловская и весь день была их. Там стояло гарнизоном несколько кексгольмских рот, и никакого боя не вели.
Позвонили туда. (Телефоны действовали безотказно, измайловцы всё удерживали телефонную станцию). К телефону подошёл помощник коменданта крепости барон Сталь. Спросили его: есть ли возможность пройти к ним без боя, и что в крепости? Сталь ответил, что крепость свободна, но на Троицкой площади видны вооружённые мятежные толпы, и у них есть бронеавтомобили, а на Троицком мосту, кажется, баррикады.
Не обрадовал.
Набережную до Троицкого моста да и сам Троицкий мост, даже и площадь за ним – в полчаса можно было исследовать собственной разведкой. Но раз говорил офицер из крепости – что ж тут было проверять?
Пробиваться? Было у них при пушках 60 снарядов да полторы тысячи человек. Но если не нашлось духа на атаку минувшим днём, когда ещё не были изморены голодом и бессонницей, – то сейчас и вовсе не теплилось порыва ни у кого.
Стояла первоклассная крепость, вот она, через Неву, подать рукой, – а дотащиться до неё порыва не было.
Все генералы – устали, и все впали в уныние.
Куда ж? Опять в Адмиралтейство…
Будили. Велели строиться. Так и не покормленным.
Поднимали, строили людей, не дождавшихся выхода сияющего государева брата.
И командовали им выходить на мороз, и тем же путём назад опять.
Сияли звёзды, крепчал мороз. Город – смолк, уже никакой и стрельбы. Заснул наконец.
И ворчали солдаты: куда нас опять? что мы дались? что за безголовые у нас командиры?
Тихо переступала конница. Хрустели по снегу колёса пушек.
В холодном неуютном Адмиралтействе садились как попало. Головы сваливались на сон.
Скоро уже и утро.
***
- Ни куса, ни крова холопу,
- Одна заклёпа.
165
Гиммер в этот вечер ставил своею задачей всюду успеть, всё видеть и всё знать. Хоть один человек в этой грандиозной неразберихе должен же был знать всё, – так пусть этот человек будет Гиммер!
Попасть в литературную комиссию ему сперва казалось по принадлежности, и он туда охотно пошёл. Но никак не думал, что влипнет с этим больше, чем на два часа. И не такое уж, кажется, расхождение между пятью социалистами (впрочем, Пешехонов – с раздражающим буржуазным уклоном), а то ли игра самолюбий, или отупели все к глубине ночи после такого дня, или грозность боевой обстановки, – но на этот документ в полстранички они потратили сил, времени и споров, будто сочиняли проект новой конституции России. Сам Гиммер это воззвание написал бы в 15 минут – и оно было бы блестящим. Он и так всё время пытался писать собственной рукой, фразу за фразой и поскорей, – но от него требовали отчёта, что он написал, критиковали в прах – и надо было начинать всё с начала. Когда очень уж упирались друг между другом медлительный респектабельный Пешехонов и упрямый подавительный Нахамкис – Гиммер клал листок, говорил: «я сию минуту», – и убегал.
Ему надо было успеть знать: а) что делается в штабе обороны; б) что делается в думском Комитете; в) что делается в центре царских войск.
Последнего он ни от кого, никак узнать не мог – но и никто в Таврическом этого не знал, тоже. Перед Военной комиссией толпился всё время народ и стояли несколько церберов, не пропускавшие внутрь, и скамейки поставлены, как баррикады, – но всё равно и в главной комнате, куда Гиммер пробирался, было полно бездействующей и посторонней публики. Масловский всё крутил глубокомысленно карту Петрограда и выслушивал всякие внеочередные заявления и неотложные вопросы. Не подтвердился слух с переходом Кронштадта, не подтвердился слух с капитуляцией Петропавловки, но и не подтвердилось, что сто семьдесят какой-то полк движется с боями от Николаевского вокзала сюда: то ли он вообще не прибывал и не высаживался, то ли был распропагандирован уже на Знаменской площади, этого выяснить так и не удалось.