очень нудно 
431 
Теснились дальше. Вошли в огромный зал со многими колоннами, студенты растерялись, куда их дальше вести.
И вдруг увидели и узнали сразу – и конвоируемые, и конвоиры – по газетным портретам: Милюков! Шёл, тоже пробивался, мимо.
Его твёрдо-круглому лицу, усам и очкам обрадовались как родному. И в один голос воскликнули два подпоручика:
– Павел Николаич!
Остановился.
– Правда, что нас расстреляют??!
Смотрел умно через очки:
– За что? Кто вы такие?
– Офицеры самокатного батальона…
Покачал, покачал головою с седоватым зачёсом набок:
– Господа, господа! Как же так? Почему же вы так упорно сопротивлялись новой власти? Пролили столько крови! Все части гарнизона сразу признали новую власть, а вы…
– Да Павел Николаевич! – с надеждой и радостью возражали самокатчики, просто уже полюбили его за эту минуту. – Мы же не знали, что тут делается – в центре, в Думе. Откуда мы знали? Сообщение всякое было прервано. А мы – военные люди, мы на службе… Как же мы можем сдаваться неизвестным лицам?
– Так ведь мы же к вам посылали депутатов Думы объяснить обстановку.
– Никаких депутатов мы не видели!
– Не может быть. Я выясню, может не дошли? Во всяком случае, расстреливать вас никто не собирается, кто это вам сказал?
– Тут наши товарищи стоят под конвоем, говорят: приказ Родзянки.
– Да ну, что за чушь. Где стоят?
– Вон! Что ж нам теперь делать, Павел Николаевич?
– Если вы даёте слово, что не выступите с оружием против новой власти, то вы, господа, свободны.
– Ну конечно, не выступим! Ну конечно, даём!… Спасибо, Павел Николаевич!… Так отпустите и наших товарищей.
– Хорошо, сейчас посмотрю. А вы получите охранные пропуска у коменданта дворца.
Вместе с подружневшими студентами пошли искать коменданта. Долго искали. Это оказался в терской казачьей форме, с лихим заносчивым видом депутат Думы Караулов. Он подписал им пропуска.
Однако куда же деваться? Казармы все разбиты. Появляться там нельзя – всё равно расстреляют.
Но теперь студенты пригласили их в Политехнический институт:
– Будете обучать нас военной службе.
210
Прошлую ночь Андозерская плохо спала, всё вламывалось в сон кошмарами, выпирающими углами. А утром рано к ней прибежала Ниночка Кауль – и с блистающими глазами, в возбуждённом, лихорадочном состоянии жаловалась, что мама не пускает её поехать в Ставку, к Государю!
– Да зачем же, Ниночка?
– Его никто не защищает! Ему надо помочь!!
– Да у него же там конвой, все войска, да что ты!
– Нет! Ему надо помочь! Я так чувствую!
– Да чем ты ему поможешь?
– Не знаю, там увижу! Я чувствую, что он в ужасном состоянии! И – никто не защищает его! Пусть сядет на белую лошадь и въедет, как его прадед!
– Да откуда ты взяла? Да он – в центре своих военных сил! Он – и въедет!
– Ах, нет! – металась Нина, и из причёски её под узел беспомощно по-девичьи выбивались всегда плохо держащиеся пряди, завернулся манжет рукава. – Нет, я уверена, что он ничего не знает!
– Да как же он может не знать? На это теперь есть телеграф.
– Ах нет, наверно не знает! Здешнего ужаса! А почему ж ничего не…? Ему, наверно, плохо докладывают!
Её стремило, чуть не по воздуху: она там нужна! вот она поедет! – и прорвётся к царю! И – убедит! Но – для этого прежде надо убедить маму! А это может сделать только Ольда Орестовна одна!
Девятнадцатилетняя Нина окончила Смольнинский Александровский институт для детей средних офицеров, совсем не знать, и была теперь медичкой-курсисткой. Ольда Орестовна хорошо знала всю семью. Отец Нины, подполковник, был убит в прошлом году на войне, брат уже на фронте, Нина осталась вдвоём с матерью.
Как будто что вселилось в неё, дающее силу неежедневную. Она уже сейчас тут, наперёд, высказывала, как выскажет Государю, что бунтует только чернь, и надо скорей применить крутую власть! И прямо сейчас утром Нина бы выехала, к вечеру была бы в Могилёве. Курсы прекратились, все зовут помогать революции – вот бы и она! Но мама…
Ольда Орестовна была отзывно и укорно тронута. А – что же? а – да?… А разве не так проповедывала и она: слаб по рождению? – усилим его нашей верностью?… Но она брала Нину за руки и удерживала её, усаживала за стол, вливала чаю. Девушка была в таком взлёте, что не могло бы опустить её просто «нет» – надо было постепенно представить ей все трудности и невозможности.
431 
