очень нудно 
180 
Наконец она шевельнулась и, не отнимая головы от моего плеча, пристально посмотрела мне в глаза. Затем вытащила из кармана джинсов пачку “Вирджиниа Слимз”, сунула сигарету в губы и зачиркала спичкой о коробок. Спичка не зажигалась — слишком ослабли пальцы. Но я не стал ее останавливать. И не сказал ей: “Сейчас тебе лучше не курить”. Кое-как прикурив, она щелчком выкинула спичку. Затем пару раз затянулась — и так же, щелчком, выкинула сигарету. Окурок упал на бетон, подымил еще немного и, намокнув, погас.
— Как живот? — спросил я.
— Болит немного, — ответила она.
— Ну, давай, посидим еще чуть-чуть. Не холодно?
— Нормально. Я люблю под дождем мокнуть.
Рыболовы маячили на дамбе, вглядываясь в воды Тихого океана. Что же особенного они находят в своей рыбалке? — подумал я. Зачем этим людям так нужно весь день торчать под дождем и глазеть на море? Хотя, конечно, дело вкуса. В конце концов, мокнуть под дождем у моря с нервной тринадцатилетней пигалицей — тоже дело личного вкуса, ничего более.
— Этот твой друг… — сказала вдруг Юки. Тихо, но очень жестко.
— Друг?
— Который в кино играл.
— По-настоящему его зовут Готанда, — сказал я. — Как станцию метро. Знаешь, на кольцевой, между Мэгуро и Одзаки…[89]
— Он убил эту женщину.
Я покосился на нее. Она выглядела страшно усталой. Сидела, ссутулившись, вся перекрученная — одно плечо выше другого — и тяжело дышала. Словно человек тонул, но его спасли в последнюю секунду. Что за бред она несет — сам черт бы не понял.
— Убил? Кого?
— Эту женщину. С которой он спал утром в воскресенье.
Я по-прежнему не понимал, что она хочет сказать. В голове началось что-то странное. Казалось, к ощущению реальности в моем мозгу примешивается чья-то чужая воля. И нарушает естественный ход вещей. Но я не мог ни совладать с этой волей, ни даже уловить, откуда она возникла. И я невольно улыбнулся.
— В том фильме никто не умирает. Ты с каким-то другим кино перепутала.
— Я не про кино говорю. Он на самом деле убил. В настоящем мире. Я это поняла, — сказала Юки и стиснула мой локоть. — Так страшно. Будто в животе что-то застряло и проворачивается. И дышать не могу. Воздух в горле застревает от ужаса. Понимаешь — оно опять на меня навалилось… То, о чем я рассказывала. Поэтому я знаю. Точно знаю, без дураков. Твой друг убил эту женщину. Я не чушь болтаю. Это правда.
Наконец до меня дошло, о чем она. Вмиг похолодела спина. Язык прилип к нёбу, и спросить ничего больше не получалось. Каменея под дождем, я сидел и смотрел на Юки, не в силах пошевелиться. Что же, черт возьми, теперь делать? — думал я. Вся картина моей жизни фатально перекосилась. Все, что я до сих пор держал под контролем, вывалилось из рук…
— Прости. Наверно, я не должна была тебе это говорить, — вздохнула Юки и отняла руку от моего локтя. — Если честно, я сама не понимаю. Чувствую это как реальность. Но не уверена, настоящая это реальность или нет. Боюсь, если начну тебе такое говорить — ты тоже станешь злиться, ненавидеть меня, как и все остальные. С другой стороны, не сказать тоже нельзя. Но как бы то ни было, правда или неправда — я-то действительно это вижу! И ощущение внутри меня остается, и никуда от него не денешься! Очень страшно. Я одна с этим не могу… Поэтому, пожалуйста, не сердись на меня. Если сильно меня ругать, я просто не выдержу.
— Никто тебя не ругает. Успокойся и говори, как чувствуешь. — Я взял ее за руку. — Значит, ты это видишь?
— Вижу. И очень ясно. В первый раз у меня такое… Как он душит ее. Ту женщину, актрису из фильма. А потом кладет ее труп в машину и куда-то увозит. Куда-то далеко-далеко. На той самой машине, итальянской. На которой мы с тобой однажды катались. Ведь это его машина, верно?
— Верно. Его машина, — кивнул я. — А что еще ты чувствуешь? Не спеши, подумай как следует. Любые мелочи. Какие угодно детали. Что происходит — то и рассказывай.
Юки оторвалась от моего плеча и повертела головой, разминая шею. Вдохнула носом, набрала в грудь побольше воздуха. И наконец сообщила:
— Да, в общем, немного… Землей пахнет. Лопата. Ночь. Птицы поют. Вот и все, наверное. Задушил, увез на машине и в землю закопал. И больше ничего. Только знаешь, странно так… Ничьей злобы не чувствуется. То есть, нет ощущения, что этот человек — преступник. Точно и не убийство, а церемония какая-то, вроде похорон. Очень спокойно все. И убийца, и жертва такие спокойные, аж жутко. От этого спокойствия очень жутко. Не могу объяснить… Ну, как будто на край света попал — вот такое спокойствие.
180 
