ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Жажда золота

Неплохое приключение, сами персонажи и тема. Кровожадность отрицательного героя была страшноватая. Не понравились... >>>>>

Женщина на заказ

Мрачноватая книга..наверное, из-за таких ужасных смертей и ужасных людишек. Сюжет, вроде, и приключенческий,... >>>>>

Жестокий и нежный

Конечно, из области фантастики такие знакомства. Герои неплохие, но невозможно упрямые. Хоть, и читается легко,... >>>>>

Обрученная во сне

очень нудно >>>>>

Королевство грез

Очень скучно >>>>>




  129  

Под конец приема Джон, поднявшись в лифте на четвертый этаж, спускается с Тедом Уинстоном и представляет того герою следующего Тедова проницательного очерка, который будет вторить колонке самого Джона об Имре и через три дня появится в «Таймс», а еще через день будет подхвачен «Геральд Трибьюн».

— Ну, теперь я могу быть свободен?

— Ты свободен, мой иудейский пособник, — говорит Чарлз. — Виртуозно сработано, кстати. Героически, правда.

За стеклянной стеной Тед Уинстон и Имре Хорват склоняются друг к другу над стеклянной столешницей, а Джон прощается с Чарлзом на Корсо и медленно бредет через сгущающийся вечер к треснутому и бесцветному дому на очаровательно неприглядной, уже не заманчивой улочке невдалеке от «А Хазам».

— Да, можешь остаться, — говорит она, стоя в дверях, отирая скипидар с рук лохматой разноцветной тряпкой. — Ты милый, и я даже признаюсь, что последнее время по тебе скучала. Но утром я первым делом тебя спроважу, потому что выставка открывается послезавтра, и завтра я целый день буду развешивать. И не гунди. — Джон идет из озаренного лампами яркого в тень, падает на ее кровать, смотрит, как она отмывает свои кисти, и гадает, может ли так быть, что он в нее не влюблен. — Но ты придешь на выставку? — спрашивает она совершенно другим голосом. — Придешь? Я серьезно хочу. Приходи, пожалуйста.

XIII

Откровенно неуместные в летнем урожае американских хипстеров 90-го года вечером на открытии выставки «Новые американцы» Джон и Марк не спеша скользят через галерею в фойе старого кинотеатра мимо художественных фотографий, развешенных по перегородкам из рифленого картона, а с пепельничного пола из стерео-динамиков дуэт Стэна Гетца и Аструд Жильберто[70] смакуют воспоминания о высокой, загорелой, юной и милой неприступной женщине, что гуляла по пляжам Бразилии в шестидесятых. Друзья глотают кислое белое вино из пластиковых стаканчиков, курят и то и дело отступают в сторонку пропуская венгров к торговым лоткам или к кассе кинотеатра. (Сегодня вечером двойной фильм, пользуется спросом: «Броненосец „Потемкин“» и «Броненосец „Галактика“»[71] в сопровождении музыки, написанной и вживую исполняемой венгерской рок-группой.) По большей части фотографии на выставке — сносно выполненные изображения общепринятой на сегодня художественной натуры, сравнимые с теми, что висят и в Нью-Йорке: черно-белые крупные планы гениталий, татуировок, стариков, заводов. Две работы Ники на этом фоне явно выделяются.

Первая — эпического масштаба, явно не меньше семи футов в высоту и четырех в ширину; маленький ценник рядом с фотографией предполагает весьма состоятельного покупателя. Черный блестящий пластик обрамляет сложный авто портрет. Сама Ники в натуральную величину позирует, изображая профессора целого набора искусств: твидовый пиджак с кожаными локтями поверх черной водолазки в крупный рубчик, вельветовые брюки, мокасины. У нее густые темные усы, овальные очки, темные дерзкие брови и ее настоящая лысая голова. Лицо въедливое. Не зная, что ее фотографируют, она стоит в какой-то, по всей видимости, музейной галерее. Что-то объясняя, она показывает стеком на большой холст в пышной раме на обшитой темными деревянными панелями стене слева от себя. Картина (Гольбейн? Доу? Теньерс?[72]), которую Ники, очевидно, описывает невидимым сту лентам, — портрет некоего придворного семнадцатого века — молодой человек в туфлях с пряжками, темных рейтузах; рукава с разрезами и буфами, на поясе кинжал, украшенный драгоценными камнями, колет, накрахмаленный плоеный воротник, острая бородка и жидкие усы. Он, в свою очередь, стоит в окостеневшей позе в стиле эпохи, отставив ногу. Тоненькие черные нитки трещин старости на краске заметнее всего на его лице, воротнике и руках. В отличие от профессора, который его описывает, мужчина смотрит прямо на зрителя. Положив левую руку на сердце — стилизованный иконографический знак искренности, — правой рукой и надменно-гордым от обладания столь ценной вещью взглядом он приглашает зрителя насладиться еще одним заключенным в раму произведением искусства — эта третья картина покоится на изрезанном затейливой вязью мольберте справа от мужчины. Эта маленькая работа — равноудаленная и от профессора, и от придворного — заключена в темную деревянную раму, уравновешивающую вызолоченную раму, окружающую самого придворного, и блестящий черный пластик, обрамляющий весь коллаж целиком. Эта вторая картина — картина внутри картины внутри фотографии — на самом деле явная фотография, притом бесстыдно и неприятно порнографическая: пара, сфотографированная спереди, соединяется в разновидности постериорного контакта, мужчина стоит на коленях позади женщины, опустившейся на четвереньки. Оба лицом в камеру и на зрителя, будто подчиняясь своему придворному владельцу. Мужчина — с приоткрытым ртом, полузакрытыми глазами и откинутой назад головой, — представляет картину экстатического просветления; женщина смотрит безучастно, расхолаживающе скучна. Длинные рыжие волосы, разделенные строго посередине, обрамляют ее руки, упертые в пол, а те, в свою очередь, обрамляют ее хорошо видимые груди. Ее наездник — плечи и торс над и позади ее ягодиц, ноги видны только от колена, между и позади ее расставленных бедер, руки лежат на том месте, где ее ягодицы сливаются с перспективой спины, — щеголяет мефистофельскими усами и бородкой, точно как у гордого «владельца» фотографии из семнадцатого века, и кроме того — пышной уложенной феном светлой шевелюрой. Под игрушечной тиарой.


  129