Последние отзывы

  83  

Имре включил в альбом три своих фотографии: Это моя мать в день крещения на руках у моей бабушки, а позади них стоит моя прабабушка… Это я в десять лет с моим другом Золи. Мы пытаемся устоять на коньках, но плохо умеем и упадем сразу после того, как нас снимут… Это лишь два года назад — я с моим другом Палом на плечах. Ему всего четыре, и хотя Цепной мост лежит под водой, он думает, что на дворе мир. Посмотрите, как он счастлив.

К середине 1948 года, несмотря на зловещие предзнаменования, двадцатишестилетний Имре управлял делом, которое обеспечивало одиннадцать человек. У него был склад, контора, небольшой грузовик, две полностью рабочие типографские машины — на одной печатали книги, на другой газеты, — третья в ремонте и четвертая под вопросом. К собственному немалому удивлению, Имре находил в работе удовольствие. Он начал думать, что, видимо, все-таки имеет талант к легальному бизнесу. Он забавлялся идеей продать нынешнее дело и вывезти выручку в более удобное место позападнее или поюжнее, там начать с нуля и заняться чем-нибудь другим.

Еще до конца 1948-го все четыре его газеты-партнера были закрыты как враги Партии, и двухразовая ежедневная доставка склеенных макетов (в два часа ночи и в три часа дня) прекратилась. Смутное намерение Имре продать типографию и уехать из страны становилось все настоятельнее ровно с той же скоростью, с какой оно становилось все невыполнимее. Запад — который недавно был меньше чем в двухстах милях, — внезапно откатился в неведомую даль: правительство валило лес между здесь и там, и вместо леса прорастали всходы колючей проволоки и пулеметных вышек. В 1949-м правительство объявило, что все предприятия, где имеется больше десяти сотрудников, должны стать собственностью государства. На следующий день, придя на работу, Имре обнаружил, что эмиссар Партии уже сидит в конторе за его столом, просматривает его бумаги, выстреливает мягким и твердым содержимым ноздрей на его пол.

Имре провел гостя по конторе и показал усохшие архивы типографии.

— Вот это вам, пожалуй, будет интересно, — дружелюбно сказал Имре. Снял с полки издание 1890 года — манифест первой венгерской социалистической рабочей партии, повитый колофоном «МК». — Наши предки работали вместе, — сказал Имре с милой улыбкой и предложил должным образом впечатленному гостю выпить.

Полтора месяца Имре оставался техническим ассистентом, обучая новых сотрудников (оставшихся не у дел фермеров, только что из деревни). Двое прежних его работников просто исчезли, еще один — Дьёрдь Тольди — скрывался с помощью Имре в типографском подвале. Каждое утро, пока человек Партии сидел в кабинете Имре, пытаясь разобраться в его бумагах, Имре стоял в типографском цехе и объяснял людям, которые никогда не работали с механизмом больше или сложнее мотыги, как превратить ежедневную порцию наклеенных на картон статей в тиражи партийных газет. Трижды Имре тайно выносил из типографии личные или семейные вещи. В своей квартире, которую он теперь делил с тремя семьями новых горожан, он хранил в коробке под кроватью подпорченный том стихов своего прадеда, маленькую печатную матрицу с колофоном «МК» и экземпляр «Мирного времени».

По истечении полутора месяцев — новый штат обучен, насколько возможно ожидать при таких обстоятельствах, и у комиссара больше нет вопросов о том, где что хранится и что представлено в той или этой папке, — Имре забрали. В типографию явились два неприятных человека из тайной полиции АВО,^[54] и партиец, в общем, всегда грубый, но не враждебный, вызвал Имре из типографского цеха к себе в кабинет, усадил на пол, сковал наручниками и оглашал его преступления, пока двое из АВО по очереди били Имре ногами. Комиссар негромко зачитывал обвинения: некоторые из новых работников типографии сообщили, что Имре называл революцию «злой жатвой», генерального секретаря Ракоши прозвал «козлиным хером» и предсказывал, что венгерские аристократы и британские шпионы скоро организуют восстание, и это восстание поддержат. Далее, один из новых соседей по квартире сообщил, что Имре и сам шпион, по книге «Чтобы хватило на всех» шифрует секретные послания американцам. У Имре хватило храбрости посмеяться над всеми этими сюжетами, и надо отдать должное: люди из тайной полиции и комиссар смеялись вместе с ним. А потом ударили ногой в пах.

— Мы понимаем, что эти люди немного переусердствовали в своей лояльности Партии. Мы не дураки, — сказал партийный комиссар. — Но вот это не шутка. — Он помахал перед окровавленным плачущим юношей экземпляром «Мирного времени». — Это отвратительно. — И с размаху ударил Имре твердой тяжелой книгой по липу, сломав ему нос и два зуба. — У вас есть любимая картинка, мой господин Хорват? — вопросил партиец, но, не дожидаясь ответа, снова ударил Имре альбомом по лицу, на сей раз с другой стороны. — Наверное, вам нравится такая картинка, когда Партия еще не пришла к власти? — И ударил еще раз. — Портрет папочки? — И опять. — Милая картинка с роскошного праздника? — И еще раз. — Кто-нибудь из папочкиных друзей-нилашистов? — И еще раз. — Красивые фотографии свиньи-регента Хорти на прелестном черном коне? — И еще. Потом передышка, удары прекратились. — Эта книга вам очень нравится, великий господин Хорват? Мирное время без всякой Партии? — И ударил снова. — Ну, а это что значит? — Имре запомнит, как его спрашивали, как чужие крепкие руки оттягивали его окровавленную распухшую голову назад, и палец с окровавленным ногтем снова и снова злобно тыкал в колофон «МК» на последней странице «Мирного времени», пачкая его красно-коричневым. — Ну, так что это значит? Собираетесь нас перестрелять, великий господин Хорват?

  83