8 
То, что мой напарник получал пять частей, а я только четыре, кажется мне правильным. Ведение наших дел фактически лежало на нем, и он безропотно сносил мои злоупотребления алкоголем, когда таковые случались. Кроме того, на шее у него висели болезненная жена, трехлетний сын и «фольксваген» с вечно текущим радиатором. Семена новых и новых проблем так на него и сыпались — будто старых не хватало.
— Я, между прочим, тоже двух девчонок кормлю! — сказал я ему как-то. Эти слова, понятное дело, доверия не встретили. Как и раньше, ему отошло пять частей, мне четыре.
Так проплыли дни, за которые я стал ближе к тридцати, чем к двадцати. Они были мирными, как полуденный солнцепек.
«Среди написанного человеческой рукой не существует ничего такого, чего не смог бы понять человек», — гласил броский слоган на трехцветной рекламке нашей фирмы.
Примерно раз в полгода, когда поток заказов вдруг иссякал, мы втроем шли к станции Сибуя и от нечего делать раздавали эту рекламку прохожим.
Сколько же все-таки прошло времени? — думаю я, шагая сквозь молчание, конца которому не видно. Прихожу с работы, выпиваю замечательный кофе, сваренный близняшками, — и в который уже раз перечитываю «Критику чистого разума».
Иногда вчерашний день воспринимаешь как прошлый год. А иногда прошлый год воспринимаешь как вчерашний день. Бывает еще, что будущий год кажется вчерашним днем — но это уже совсем худо. Переводишь «Искусство Романа Полански», а в голове — шарикоподшипники.
Уже несколько месяцев и даже лет я один сижу на дне глубокого бассейна. Теплая вода, мягкий свет — и тишина. И тишина...
Для различения близняшек подходил лишь один-единственный способ — по их футболкам. На темно-синей выцветшей ткани стояли белые цифры номеров: «208» и «209». Двойка располагалась над правым соском, а восьмерка либо девятка — над левым. Ноль потерянно маячил в середине.
В первый же день я спросил у них, что эти номера означают. Ничего не означают, — ответили они.
— Как серийные номера на станках, — сказал я.
— Ты о чем? — спросила одна.
— О том, что это выглядит так, будто вас целая толпа. Номер 208, номер 209...
— Ну, сказал! — фыркнула 209.
— Нас только двое родилось, — сказала 208. — Футболки потом появились.
— А где вы их взяли?
— На открытии супермаркета. Первым покупателям бесплатно давали.
— Я была двести девятый покупатель, — сказала 209.
— А я двести восьмой, — сказала 208.
— Мы тогда салфеток купили три коробки.
— Отлично, — сказал я. — Так и поступим. Тебя я буду называть «Двести восьмая». А тебя «Двести девятая». И путаницы не будет.
— Ничего не получится, — сказала одна.
— Почему?
Они молча стащили свои футболки и, поменявшись, натянули снова.
— Я Двести Восьмая! — сказала 209.
— А я Двести Девятая! — сказала 208.
Я лишь вздохнул.
И тем не менее, когда мне дозарезу нужно было их идентифицировать, номера сильно выручали. Других способов распознавания у меня просто не было.
Кроме этих футболок, они не имели почти никакой одежды. Да и откуда ей было взяться — они ведь просто гуляли, зашли в чужой дом, да так в нем и остались. Именно так и было, разве нет? В начале недели я выдавал им немного денег на всякие расходы — но, кроме самых необходимых продуктов, они покупали только кофе и кремовые бисквиты.
— Без одежды-то, наверное, плохо? — спрашивал их я.
— Нормально, — отвечала 208.
— Мы одеждой не интересуемся, — добавляла 209.
Раз в неделю они стирали свои футболки в ванной. Читая в постели «Критику чистого разума», я поднимал глаза и видел их за стиркой — они бок о бок стояли голышом на кафельном полу. В такие минуты у меня рождалось полное ощущение, что я не здесь, а где-то совсем далеко. Почему — не знаю. Такое чувство стало временами посещать меня с лета прошлого года, когда на трамплине для прыжков в воду я лишился зубной коронки.
Когда я возвращался с работы, меня часто встречали две футболки — они развевались в проеме южного окна. При виде их у меня даже наворачивались слезы.
Почему вы у меня поселились? до какого времени? которая из вас старшая? сколько вам лет? где вы родились? — ни одного из этих вопросов я им не задавал. Сами они тоже ничего не говорили.
Мы втроем пили кофе, гуляли вечерами по полю для гольфа, искали там потерянные мячики, заигрывали друг с другом, лежа в кровати, — и так каждый день. Центральным же номером было чтение газет. Ежедневно я тратил час, чтобы донести до них новости. Их невежество было чудовищным. Они не отличали Бирмы от Австралии. Потребовалось три дня, чтобы растолковать им, что Вьетнам разделен на две воюющие части, — и еще четыре, чтобы объяснить, почему Никсон бомбил Ханой.
8 
