6 
Я с силой пригнула ее голову, погрузив лицом в воду. Катя упиралась, брыкалась, я не отпускала. Я уже промокла насквозь. Она билась ногами о чугунные края ванны.
Я разжала руку.
– Ну, что? Сдохнуть хочешь? Хочешь?! Хочешь?!
Она хваталась за меня, а я снова окунала ее головой в воду.
– Хочешь? Хочешь? Сейчас сдохнешь!
Она кричала, билась. Я тоже кричала и не отпускала ее.
– Хочешь?
– Нет! Прошу тебя!
Потом я кутала ее в розовый плед. Она пила чай и тихонько всхлипывала. Она заснула у меня в гостевой. Как раз пришла Ира, моя домработница.
– Кате какое постелить? В желтый цветочек или то, с месяцем?
– Постели в цветочек.
Я так и сидела в гостиной, со своей чашкой чая. Рассматривала свежий маникюр. Лак вроде не смазался.
Ира уселась напротив меня.
– Ну, что тут у вас происходит?
Ира приходила ко мне каждый день. Убиралась, готовила, стирала вещи. Лучше бы она этого всего не делала.
За Ирой ухаживал следователь. Николай. Еще у нее были какие-то Юра и Сергей.
– Ничего не происходит. Все нормально.
– Нормально? – возмутилась Ира. – Да разве же это нормально?
– A y тебя что? – я предпочла сменить тему.
– Я своего отшила!
Я даже не пыталась продемонстрировать заинтересованность. Продолжение последует в любом случае.
– Ушел вчера в баню. Представляете?
Я смотрела на нее молча, не кивая и не поддакивая. Вчера она постирала черные брюки, которые можно было только чистить.
– Пришел часа через четыре, с тортиком! Представляете?
Надо вытащить из корзины с грязным бельем белую кофту на пуговицах. А то она ее тоже постирает.
– С половиной, то есть, тортика А?! Это какой же нормальный мужик, да еще следователь, будет в бане тортики есть? Представляете?
– Не представляю, – согласилась я.
– И я тоже! Значит, что? Значит – с девками был! Представляете?
– Представляю. Там полная ванная воды, посмотришь, ладно?
– Ладно. А на ужин что?
Я зашла к Кате. Она спала, с головой накрывшись одеялом. Наверное, спала.
Кате было 40. Она счастливая. В 40 лет она все еще надеялась умереть от любви.
Почти час я перебирала лекарства в домашней аптечке. Половина – просрочена. Половина – неизвестного мне назначения. Это то, что я привожу из Европы. А потом забываю. Я вообще много чего привожу из Европы: зубную пасту, шампуни, кремы, сыры, копчености, конфеты. Все это почему-то сильно отличается от того, что продается у нас. И лекарства в том числе. Я вообще не уверена, получилось бы у Кати отравиться нашими лекарствами? Хотя нашими, скорее всего, получилось бы.
Жалко, Алик улетел.
Алик -• это наш товарищ. Он – гей.
Когда Ира работает, лучше уходить. Вернее, лучше уходить еще «до».
– Приготовлю на ужин кролика! – крикнула Ира мне вдогонку.
– Не надо. Я сама приготовлю.
– Да где вам! Забудете!
Жалко кролика.
Я достала из машины солнцезащитные очки. Ира будет убираться часа четыре. Максимум – четыре с половиной. Можно поехать в Москву.
Солнце осенью похоже на планы после тридцати: светят, но не греют.
Можно заняться делами: съездить к косметологу или выкупить юбку, которую я отложила еще три дня назад.
Моя соседка Чернова встретила меня с мокрой головой и в махровом халате.
– Ты одна? – поинтересовалась я, имея в виду ее мужа.
Потому что ее кудрявого девятнадцатилетнего сына дома все равно никогда не было. Его выгнали из американского колледжа, и теперь он ждал следующего сентября, чтобы поступить в МГИМО.
Мне нравилось бывать у них дома. У них огромное натуральное хозяйство. За домом – огород и куры. Специально нанятые люди выращивают овощи.
Чернова – мулатка. Ее папа был негр. Она его никогда не видела. Но говорила, что, наверное, он похож на ее мужа. Ее муле – тучный голубоглазый мужчина, – слыша это, снисходительно улыбался.
По утрам у них во дворе поют петухи. Даже у меня слышно. Я сначала просыпалась, думала – галлюцинации. Слуховые. Потом все привыкли.
И Чернов-муж каждое утро получал на завтрак свежие яйца. И говорил о том, что пора завести козу.
У них в семье все было взаимно: и увлечения, и неверность.
Они прожили в браке 20 долгих лет, познакомившись еще в школе.
Темнокожая пионерка выгодно отличалась от своих субтильных одноклассниц. Формами, зубами и пластикой. Что конкретно из этих трех достоинств поразило будущего олигарха Чернова – неизвестно. Но он униженно носил за ней ее портфель и отзывался на имя Че Гевара.
6 
