очень нудно 
61 
ШЕЙД:
Все семь смертных грехов пустячны, однако без трех из них — без гордыни, похоти и праздности — поэзия никогда не смогла бы родиться.
КИНБОТ:
Честно ли основывать возражения на устаревшей терминологии?
ШЕЙД:
На ней основана любая религия.
КИНБОТ:
То, что мы называем Первородным Грехом, никогда устареть не может.
ШЕЙД:
Об этом я ничего не знаю. В детстве я вообще считал, что речь идет об убийстве L'homme est né bon[52].
КИНБОТ:
И все же, основное определение греха — это непослушание Господней воле.
ШЕЙД:
Как я могу слушаться того, чего не ведаю, и чего самую существенность я вправе отрицать?
КИНБОТ:
Те-те-те! А существенность грехов вы тоже отрицаете?
ШЕЙД:
Я могу назвать только два: убийство и намеренное причинение боли.
КИНБОТ:
Значит, человек, ведущий совершенно уединенную жизнь, не может быть грешником?
ШЕЙД:
Он может мучить животных. Может отравить источники своего острова. Он может в посмертном заявлении оговорить невинного.
КИНБОТ:
И стало быть, девиз?..
ШЕЙД:
Жалость.
КИНБОТ:
Но кто же внушил ее нам, Джон? Кто Судия жизни и Творец смерти?
ШЕЙД:
Жизнь — большой сюрприз. Не вижу, отчего бы смерти не быть еще большим.
КИНБОТ:
Вот тут-то я и поймал вас, Джон: стоит нам отвергнуть Высший Разум, что полагает нашу личную потустороннюю жизнь и направляет ее, как нам придется принять невыносимо страшное представление о Случайности, распространенной на вечность. Смотрите, что получается. На всем протяжении вечности наши несчастные призраки пребывают во власти неописуемых превратностей. Им не к кому воззвать, не у кого испросить ни совета, ни поддержки, ни защиты — ничего. Бедный призрак Кинбота, бедная тень Шейда, они могли заблудиться, могли поворотить не туда — из одной лишь рассеянности или просто по неведению пустякового правила нелепой игры природы, — если в мире вообще существуют какие-то правила.
ШЕЙД:
Есть же правила в шахматных задачах: недопустимость двойных решений, к примеру.
КИНБОТ:
Я подразумевал сатанинские правила, которые противник скорее всего нарушит, едва мы начнем их понимать. Вот почему не всегда работает черная магия. Демоны, в телескопическом их коварстве, нарушают условия, заключенные с нами, и мы опять погружаемся в хаос случайностей. Даже если мы укротим случайность необходимостью и допустим безбожный детерминизм, машинальность причин и следствий, с тем, чтобы посмертно дать нашим душам сомнительное утешение метастатистики, нам все равно придется расплачиваться личными неудачами, тысяча вторым автомобильным крушением сверх числа намеченных на празднование Дня Независимости в Гадесе. Нет-нет, если уж мы решаем всерьез относиться к загробной жизни, не стоит с самого начала опускаться до уровня научно-фантастической нелепости или истории спиритизма в эпизодах. Мысль о душе, ныряющей в беспредельную и беспорядочную загробную жизнь без руководящего ею Провидения—
ШЕЙД:
За углом всегда отыщется психопомпос, не так ли?
КИНБОТ:
Но только не за этим, Джон. Без Провидения душе останется уповать на осколки ее скорлупы, на опыт, накопленный в пору внутрителесного заточения, по-детски цепляться за провинциальные принципы и захолустные уложения, за индивидуальность, образованную по-преимуществу тенями, которые отбрасывает решетка ее же собственной тюрьмы. Религиозное сознание и на миг не утешится подобной идеей. Насколько разумнее — даже с точки зрения гордого безбожника! — принять присутствие Божие: вначале как фосфорическое мерцание, бледный свет в потемках телесной жизни, а после — как ослепительное сияние! Я тоже, я тоже, дорогой вы мой Джон, был в свое время подвержен религиозным сомнениям. Церковь помогла мне перебороть их. Она помогла мне также не просить слишком многого, не требовать слишком ясного образа того, что невообразимо. Блаженный Августин сказал—
ШЕЙД:
Отчего это каждый непременно норовит процитировать мне блаженного Августина?
КИНБОТ:
Как сказал Блаженный Августин: "Человек может понять, что не есть Бог, но не способен понять, что Он есть". Думается, я знаю, что Он не есть: Он не есть отчаяние, Он не есть страх, Он не есть земля в хрипящем горле, ни черный гул в наших ушах, сходящий на нет в пустоте. Я знаю также, что так или этак а Разум участвовал в сотворении мира и был главной движущей силой. И пытаясь найти верное имя для этого Вселенского Разума, для Первопричины, или Абсолюта, или Природы, я признаю, что первенство принадлежит имени Божию.
61 
