Остальных новостей государыня уже не восприняла. Уже и не могла она лежать несколько часов, набираясь сил, надо было вставать, все ждали её.
И так, не собравши ясного сознания, она двинулась в новый безумный день.
Что может более подкосить, чем цепь измен? Все изменяли! Хотя Конвой никак не изменил – но горько было, что вся Россия теперь переполаскивает его измену… (А они – ни в чём не виновны. Из петроградской полусотни приехал конвоец: а у них уже слух, что Александровский дворец разрушен, и под развалинами погибла вся царская семья).
Даже раньше обхода больных детей приняла в розовом будуаре верных офицеров экипажа.
Рослые морские офицеры стояли со слезами в глазах от позора. Одно удалось им – сохранить знамя экипажа. Теперь они все просили, чтоб дозволено было остаться им при императрице. Они ставили это выше подчинения своему командиру и переступали его приказ.
Государыня была тронута их преданностью, и сохранением знамени, и тем отчасти простила экипажу.
– Боже мой, что скажет император, когда услышит об этом!…
И тут вскоре поднесли ей прямую телеграмму от самого императора – первую за двое суток!
Из Пскова, сегодня же в полночь. Радость прямых обращённых слов, нежность, невыразимая через чужое перестукивание телеграфных ключей. А новости – никакой, даже нет намерения скоро приехать в Царское, как выражено было Иванову.
Но лишь немного шагов она совершила, держа драгоценную телеграмму в руке, как генерал Гротен доложил ей несколько новых шоковых новостей.
Что в Луге – революция, и разоружён верный Бородинский полк, шедший сюда на выручку в распоряжение генерала Иванова. (Сразу кольнуло: Луга – на прямой линии из Пскова, как же проедет Ники?)
Что сам генерал Иванов со своим эшелоном ночью отбыл в сторону Вырицы. (Очевидно поехал выручать Государя!)
Что в Царском Селе возобновились беспорядки, грабёж, пьянство.
А телефоны дворца перестали работать с Петроградом. Несколько раз пытались вызывать – наконец телефонист прошептал в трубку: «Я не могу вас соединять. Телефон не в наших руках. Я прошу вас не говорить. Я позвоню вам сам, когда это будет возможно».
Ещё сохранялся прямой провод с Зимним дворцом, но там ничего не происходило, и прислуга ничего не могла сообщить.
И с такими новостями по тяжёлой лестнице государыня поднялась к больным детям на 2-й этаж в их тёмные комнаты. Температура у всех, кроме ещё здоровой Марии, была между 37 и 38, но осложнения не проявлялись, только у Тани начало болеть ухо. Все очень слабы, но Алексей даже и весел.
Уже вчера мать стала им кое-что рассказывать из происходящего, – мучительно притворяться дальше. А сегодня стала говорить почти всё как есть. Две старших дочери уже имели большой опыт работы в госпиталях, в комитетах по раненым и беженцам, научились наблюдать людей и их лица, сильно развились духовно через понимаемое ими страдание семьи, и так уже знали последние месяцы, черезо что семья проходит. У них уже была и вдумчивость, и душевное чувство. Пусть знают всё. Даже об экипаже.
И приняли – молодцами. Мари – потому ли, что ещё здорова – особенно гневно возмущалась уходом экипажа. У старших было – примирение с Божьим Промыслом.
Ещё один урок познания людей.
Теперь, поднявшись на 2-й этаж, государыня оставалась уже тут. Опять сильно болело её сердце, обычное расширение, когда не помогают и капли. Приходится выносить больше, чем сердце может вынести.
Государыня испытывала изнеможение, но держалась силою, чтобы не подумали, будто упала духом. Курила, чтоб утишить боль сердца. Сейчас надо было найти в себе силы идти на ту сторону дворца проведывать Аню. И очень трогалась Александра Фёдоровна, что Лили Ден уже четвёртый день не хочет покинуть царскую семью, не едет к своему сыну в город.
Государыня чувствовала, что ей надо что-то сообразить и сделать, что-то ускользает от её соображения, – но её то и Дело тормошили – то Апраксин, то командир Сводного полка Ресин, то самые приближённые, – она терпеть не могла, когда отрывают и всё теряешь линию.
Да, вот что! Отчего не послать во Псков аэроплан с письмом Государю? Самое простое решение. Послала узнать в лётную команду, есть ли такая возможность.
Всё смешалось в голове, какие-то вихри, нельзя уложить верное соотношение вещей. Чем кончится? Как это решится? Что предпринять?
Что он делает во Пскове? Действительно ли это был вольный выбор ехать туда? А если вынужденный? Хотят не дать ему увидеться с его верной жёнушкой – и может быть подсовывают какую-нибудь гадкую бумагу?