Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
324 
– Ура-а-а-а! Ура-а-а-а! – кричали и тут, слушатели.
Опьяняющее чувство: теперь все мы – заодно. И у власти, наконец, честные разумные люди – Милюков!…
– А царь в Ставке только мешал умным генералам. Теперь война лучше пойдёт!
– Вот вы увидите: через неделю в России не останется ни одного монархиста.
* * *
На Невском же, в витрине «Вечернего времени» выставили эти последние телеграммы об отречениях. Подошли два гвардейца-кавалериста, в шинелях до земли. И старший, с унтерскими нашивками, сказал младшему:
– Читай.
Тот внятно прочёл отречение Государя.
– А дальше? – нетерпеливо прикрикнул старший. – Есть что?
– И великий князь Михаил Александрович тоже от…
– Не может быть! Прочти ещё раз.
Младший прочёл.
Совсем тихо старший сказал:
– Всё кончено. Пойдём.
* * *
В лазарете Георгиевской общины раненые, узнав об отречении Государя, плакали. С двумя ампутированными ногами, всегда бодрый, терпеливый, теперь безутешно рыдал:
– За что ж я ноженьки отдал? Царя теперь нет – всё пропадет!
* * *
На ночь в петроградских домовых подъездах стала обывательская охрана, кто попало и всех возрастов, – и старики, и дамы, и гимназисты.
В ночь на 4 марта над Петроградом закрутила снежная буря.
* * *
В ночь на 4 марта в заключении министерского павильона начальник Морского кадетского корпуса вице-адмирал Карцев (по долгой бороде кадеты звали его «Лангобард»), зять нетронутого морского министра Григоровича, обезумев от тщетных попыток добиться свежего воздуха (и от всех приходивших зубоскалить журналистов, новых начальников, Керенского, и вспоминая осквернение своего корпуса?), – набросился на часового и с большой силой вырвал у него винтовку. Другой часовой в комнате дважды выстрелил, пробил ему пулей плечо навылет. Третий часовой выстрелил, попал в шею сидящему тут же полковнику. И в соседней комнате выстрелил часовой, никого не задев. Вбежал унтер Круглов с поднятым браунингом и свистком во рту: если б ещё кто из арестованных двинулся – он бы свистнул, команда всем часовым стрелять.
А Карцев хотел покончить самоубийством. Когда ему перевязывали рану – он обманул санитаров, бросился ещё на одного часового, и его штыком успел себя ранить в грудь. Кричал. Его увезли в больницу.
397
Приехал Пешехонов в Таврический – а самозваный врач-комендант не появился за ним, исчез. Жаль Пешехонов не взял себе его удостоверения с чёткой карауловской подписью! Но всё равно, надо было идти браниться с Карауловым.
Однако прежде чем он нашёл его или вообще кого-нибудь – ему вручили, раздавали тут желающим, большой полупустой лист, – в этой полупустости торжественный, – экстренное приложение к «Известиям Совета», а в нём трёхвершковыми буквами было грязно напечатано:
«ОТРЕЧЕНИЕ ОТ ПРЕСТОЛА
Депутат Караулов явился в Думу и сообщил…»
Как – и это тоже Караулов?
В Петрограде бурлила жизнь, в комиссариате – живая работа, а тут свои заботы: «отречение от престола»?! Пешехонов понимал, что это – очень крупное, и надо воспринять, но голова, закруженная комиссариатскими делами, отказывалась.
«… в пользу Михаила Александровича, а Михаил Александрович в пользу народа…»
Это, конечно, было колоссально, сразу не сообразить, – и что значит: в пользу народа? Республика?
И ещё дальше листок уверял, что «в Думе происходят грандиознейшие митинги и овации, восторг не поддаётся описанию». Но стоя как раз в середине Екатерининского зала, Пешехонов не видел ни митингов, ни оваций, ни восторга, довольно спокойно брали этот листок, а суетня была даже гораздо меньше, чем в их комиссариате, потому что тутошние помещения много просторней, и люди разминались свободнее.
Искать Караулова была бы задача, если б не был он особен своей казацкой формой да ещё терской высокой чёрной папахой. Усы открутив на бока предельно, как только могли держаться, расхаживал он вполне как на параде, ощущая себя здесь, да и в Петрограде, да и во всей революции самым центральным человеком. И правда, чьи приказы больше всех по городу гремели, как не его (хоть друг друга и отменяя)? И правда, вот, кто принёс в Думу сообщение об отречении? – с двумя царями-братьями, третьим вошёл в историю только Караулов! Неподходящий момент ему и выговаривать. Оттянул его от других претендентов, стал внушать, – Караулов обиделся. Незлое лицо его приняло осанку. Не помнил он такого врача, но если подписал – значит, надо. Да тут их тысячу бумажек приходится подписывать, разве в каждую вникнешь?
324 
